Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney
Прежде всего, он поднимает вопрос о власти нарратива как такового. Как возникают и становятся доминирующими нарративы глобального? Немногие нарративы приобрели такое планетарное влияние, какое приобрел либеральный интернационализм после окончания холодной войны. Его восхождение сопровождалось не только окончанием биполярного конфликта, но и новыми "горячими" конфликтами. Вскоре после падения Берлинской стены началась война в бывшей Югославии, и Совет Безопасности ООН (СБ ООН) единогласно проголосовал за интервенцию. В отличие от украинской ситуации 2022 года, призыв к действиям на Балканах в 1991 году действительно иллюстрировал либеральный интернационализм в действии. Ранее в том же году, менее чем за год до распада Советского Союза, интервенция в Персидском заливе под руководством ООН, хотя и не была поддержана единогласным голосованием СБ ООН, все же объединила бывших противников холодной войны, вдохновив президента Джорджа Буша-старшего на провозглашение наступления "нового мирового порядка". Независимо от того, был ли этот новый порядок однополярным, ориентированным на США, или нет, он ознаменовал триумф нарратива, который не был исключительной собственностью США, а разделялся миллионами граждан, которые в 1980-х годах выступали за приход либеральной демократии в Латинской Америке, Восточной Азии и Восточной Европе. Другими словами, если подъем и доминирование нарратива либерального интернационализма отражали изменение баланса сил, то это также указывало на привлекательность самого нарратива. Поэтому спустя два десятилетия можно утверждать, что сомнения или открытое отвращение западных обществ к либеральному нарративу не обязательно приведут к исчезновению его глобального влияния. Глобальные нарративы не привязаны к конкретному пространству, и именно эта спа-тиальная пластичность придает им долговременное влияние. Например, как отмечает Майкл Кокс в главе 2 данного тома, вдохновленный советской властью глобальный нарратив антикапитализма пережил распад СССР: его сила все еще проявляется, с обновленными тропами, в нарративах двадцать первого века - де-роста, де-глобализации и экологической справедливости. Точно так же, даже если после 1989 года мировой порядок под руководством США резко ослабнет, либеральный интернационализм не исчезнет. Нарратив, который он поддерживал, скорее всего, выживет. В определенной степени происходит отделение нарративной власти от геополитической.
Отсюда вытекает второй вопрос, поднятый историей украинского сопротивления, - вопрос владения. Владимир Зеленский и его команда, возможно, не "владеют" нарративом либерального интернационализма так, как это делали США и их союзники в десятилетие после холодной войны, но они перехитрили скептицизм, выраженный на Западе по отношению к этому нарративу. Отношения между нарративной властью и геополитической властью не являются простыми, поскольку первая подразумевает сложную и нестабильную деятельность. В этом томе представлено разнообразие государственных и негосударственных акторов, чья роль в качестве рассказчиков глобальных историй не следует предсказуемой схеме. Иногда важным международным акторам не хватает повествовательной силы. Япония, как утверждают Кей Кога и Сатори Катада в главе 4, никогда не проявляла желания создать нарратив глобальной значимости, даже когда, будучи второй по величине экономикой мира, она ошибочно рассматривалась как вызов международному доминированию США. Нельзя найти большего контраста, чем Китай, который под руководством Си Цзиньпина, как отмечает Рана Миттер в главе 6, активно создает нарративы, нацеленные на глобальное влияние. С точки зрения Глобального Юга, пребывание на периферии не является несовместимым с доступом к нарративной власти, как показывает Джереми Адельман в главе 8 в своем обсуждении подъема идеи развития и создания долговечного нарратива глобальной распределительной справедливости. Важные нарративы глобального были написаны вне ядра геополитической власти, хотя часто в ответ на сценарии, распространяемые этим ядром. В таком случае важно не только то, кто является рассказчиками, но и то, как они принимают на себя ответственность за свои повествования.
То, как рассказчики украинского сопротивления безоговорочно приняли нарратив либерального международного порядка в его наиболее идеалистической версии после 1989 года, в сравнении с этим обнажает проблему последовательности со стороны западных держав, которые изначально продвигали этот нарратив. 1990-е годы стали свидетелями формирования истории "счастливой глобализации", в которой экономическая и политическая интеграция на либеральных условиях казалась почти безграничной. Этот оптимизм нес в себе убеждения, которые в последующие десятилетия были опровергнуты такими событиями, как 11 сентября, или тенденциями, которые сейчас уже хорошо выявлены.3 Однако эти убеждения также имели свои структурные недостатки. Стремление включить все страны в проект либерального интернационализма сопровождалось недальновидностью и фактическими компромиссами. В 2000 году, когда Европейский Союз все еще состоял из пятнадцати стран, большинство из которых были старыми демократиями, идея сотрудничества с новоизбранным австрийским ультраправым лидером Йоргом
