Гелиоссо: люди Солнца - Лариса Владимировна Разинькова
Порадуемся за прибывших домой звездных детей, и вернемся назад во времени. В момент, где мы оставили Лиддик рядом с Оосой. Магветт настолько была погружена в себя, что в результате пропустила появление ожидаемого гостя. Среди густых ветвей пространства появился не кто иной, как Мирос в своем обычном облике благообразного старца. Поприветствовав Лиддик, он подошел к возвышению, где покоилась наша героиня. Коснувшись краем рукава ее лба, он что-то забормотал и стал торопить Магветт. Вместе они подхватили девушку и, закрепившись на корневой подушке вырывающихся из-под земли живых переплетений, рухнули в начерченный Миросом круг, материализовавший глубочайшую шахту, ведущую в царство старца. Полет в полной тьме на приличной скорости взбодрил Лиддик неимоверно. По завершении она еле сдерживала свои телесные позывы. Оказавшись у Древа, Хозяин открыл проход, и они, как и в предыдущий раз, спустились по винтовой лестнице вниз. После живые, извивающиеся как змеи, толстые ответвления корней переместили их на площадку, где происходило общение с любимицей старца. Амгемона не заставила себя ждать, практически сразу появившись на свист Мироса. Глаза ее горели желтым огнем, освещая шарообразное тело подобно фонарям. Полакомившись принесенными старцем дарами, она развернулась в сторону, где лежала Ооса, погруженная в колыбель сплетенного из трав ложа. На груди у девушки мягким светом сиял кристалл – подарок Амгемоны. Он являлся частью амулета, собранного когда-то Даасом. Свечение, исходившее от кристалла, рассыпалось тонкими лучами вовне. Дальше происходило следующее: Амгемона раздвоилась, и первая ее суть исчезла в глубинах корневой тьмы, а вторая преобразовалась в сферу, укрывшую Оосу. Оставшаяся Амгемона становилась все более прозрачной, и лишь два желтых огонька наверху напоминали о ее изначальном виде. В это время внутри сферы стали происходить какие-то изменения. Лицо девушки порозовело, огненные пульсации приобрели более упорядоченный характер. И внешне ее покой стал больше походить на глубокий сон. Лиддик с облегчением выдохнула: «Успели!» Мирос хитро улыбался в бороду. «Жду наверху, угощу по случаю древесным чаем», – он топнул ногой и мгновенно вознесся наверх. Магиня присела рядом с ученицей. Она любовалась Оосой. Ей вдруг вспомнилось, как молодые просили предсказать события, будут ли они жить долго и счастливо. И Магветт тогда ответила, что если Ооса добьется желаемого, Даасу придется принять жертву, а это равносильно погибели. «Равносильно погибели, – повторила она вслух, – о смерти никто не говорил, – она повела плечами, улыбнулась, послала девушке воздушный поцелуй и стала подниматься наверх. Мирос ждал ее.
– А у вас наверху там весело, надолго? – он протянул гостье чашку. Лиддик утвердительно кивнула. Она медленно тянула крепкий ароматный напиток и размышляла. Мирос слушал ее мысли и кивал седой головой, соглашаясь с воспринятым. Магветт думала о том, как хрупка жизнь человека. Но какую мощь духа он может явить. Нежное и радостное солнышко, ее птичка, Ооса, какую силу взрастила в ней любовь к гелиоссу. Насколько прекрасным оказался ее дар. Представляя, как Даас и их с Оосой сын погружаются в Солнечный дом, являя рожденное чудо миру Светила, Магиня желала всем сердцем возвращения Оосы. Желала и искренне верила. Желала и ждала.
Рожден поэт, молвой он не обласкан,
Признанье масс – пока еще вопрос,
И жизнь в глазах, как отраженье сказки,
Ум источает сладость юных грез.
Еще он не познал отраву славы,
Боль одиночества и терпкий яд любви.
Еще от рифмы ищет он забаву,
Со смертью не встречался визави.
Еще безмерно небо, ярки краски,
Еще не расплескалась тьмою мгла,
Он, не приемля помощи Пегаса,
Полет свой длит, раскинув два крыла.
Любовь дарит направо и налево,
Приняв любезны маски за лицо,
Возлюбленную музу-королеву
Не отпускает, мня себя Творцом.
Но жизнь суровым ветром раздувает
Уже в душе его большой костер,
В реальности вериги облачая,
Бросает в ноги из шипов ковер.
И вот рожден поэт, рожден вторично,
Теперь по праву боли он Творец.
И как тернов венец, так символична
В его глазах печаль людских сердец.
Он сам теперь как оголенный нерв,
Впитал в себя весь мир и все страданье,
И боль души, как справедливый гнев
Несет как крест на плаху покаянья.
Он источает строгий ясный свет,
Что вымучен и выстрадан любовью,
Его обрел как счастие поэт,
Обрел как совесть и не прекословил.
Божественной руки, слов продолженье,
Вся человеческая скорбь как океан,
И боль земли, ее преображенье —
Вот весь поэт, как Образ, как Титан.
Идет, бросая жемчуг в тьму без света,
Роняя в души семена любви,
И воплощая сердцем каждого поэта,
Рожденного пределами Земли.
И миг наступит яркий, вдохновенный,
Когда всепоглощающе светя,
Вмещая опыт снов проникновенный,
Поэт перерождается в Дитя.
Как воин он с кровоточащей раной
Так жаждет жить, прощать, любить,
И к людям обращаясь, не устанет
За каждый шаг и слог благодарить.
Разочаровываясь в них и веря снова,
Не перестанет миру он вещать:
«Свет есть, и всяк из вас его достоин!
Стремитесь к свету и умейте ждать!»
HELIOSSOVIRUS
