Нелюбимые - Дмитрий Болдин
— Слушай, я же понимаю, что там буду под твоим начальством.
— Ты и тут под моим начальством, не забывай.
— Да, но тут по-другому.
— Хорошо, тут ты под начальством какой-то дуры и этого, как его…
— Игорь.
— Угу. — Отец делает еще глоток кофе. — Именно.
— Ну сними его с должности. Вернись и скажи, что надо поменять главного редактора, потому что он тебе не нравится. Я поддержу это решение.
— Слушай, — отец поворачивается ко мне и смотрит ледяным взглядом, — дело не в нем, я о твоем будущем говорю.
— Да все у меня хорошо! — громко восклицаю я. На нас оборачиваются бариста и еще пара человек, которые стоят в очереди за кофе. Чуть тише я повторяю: — У меня все хорошо!
— Ладно, я не буду спорить с тобой, сам в итоге придешь. Как у Алисы дела? — внезапно спрашивает отец, и я недоумеваю от смены темы.
— У нее… у нее тоже все хорошо!
— Приезжайте вдвоем на ужин.
Я вспоминаю, как зимой мы обедали все вместе в «Пушкине». Мама была в костюме от Chanel, а отец на кэжуале. В ночь перед обедом мы с Алисой и всей нашей компанией дико зависали в апартаментах в высотке на Баррикадной, которые нашел Леха и арендовал на несколько дней. В «Пушкине» Алиса пыталась сконцентрироваться на разговорах с мамой и отцом, но у нее плохо получалось, поэтому мне приходилось поддерживать беседу. Алиса извинилась и вышла из-за стола, ее не было десять минут, а когда вернулась, ее зрачки были слишком большими и она стала более разговорчивой и веселой. Мы просидели в ресторане несколько часов, отец часто вставал с кем-то поздороваться, кто его замечал и подходил к нашему столику. Под конец обеда Алиса задела локтем бокал — тот упал на пол и разбился. Алиса громко засмеялась, и все гости ресторана повернулись в нашу сторону, а отец сказал, что посуда бьется на счастье. Когда мы ехали домой, в такси Алиса заметила, что кормили вкусно. Дома она тут же пошла в душ, а когда наконец оттуда вышла, то была полностью сухая и в одежде. Я сидел на диване и смотрел на нее. На вопрос, что она делала в душе, Алиса ничего не ответила, а просто подошла ко мне и села сверху. Одной рукой взяла меня за шею, другой схватила мою ладонь, приложила ее к своим бедрам и сжала, попросив открыть рот. Я снова поинтересовался, что она делала в душе, но Алиса зубами вцепилась в мою нижнюю губу, так что из нее потекла кровь, а потом языком пропихнула таблетку из своего рта в мой и начала расстегивать ремень на моих джинсах.
— Я передам Алисе приглашение, — говорю я отцу. — Ее папе тоже передать?
Отец встает из-за стола и уходит, а бариста протягивает мне банковский терминал, чтобы я закрыл счет.
***
У себя в кабинете я пролистываю ленту телеграма, читая новости и сплетни. Все заметки со вчерашнего мероприятия пересылаю своей помощнице Алене, чтобы та распечатала их и собрала в отчет. На канале «Адовое кольцо» натыкаюсь на видео с отцом Алисы: он дает интервью в своем министерском кабинете и рассказывает о партнерских отношениях между Россией и странами Юго-Западной Азии. Он сообщает корреспондентке, что мы выдержали санкции и стали сильнее, а та кивает, улыбается и зачитывает следующий вопрос со своего планшета. Админы канала сопровождают видеокомментариями о том, что интервьюируемый с его состоянием может выдержать любые санкции, а его дочь наверняка скучает по семейной яхте, которая уже больше года находится под арестом в Италии.
На отце Алисы серый костюм, белая рубашка и серый галстук. На столе стоят несколько правительственных желтых телефонов, компьютер и фотографии в золотых рамках, повернутые к камере так, что нельзя увидеть, кто на них. Я думаю, есть ли на фото Алиса и что это мог быть за снимок. Внезапно звонит Леха и сообщает, что будет через десять минут.
На моем рабочем столе лежит стопка журналов, с обложки последнего номера смотрит молодой артист: волосы его сильно взъерошены, в зубах он держит горящую спичку. Рядом с журналами валяется фирменная записная книжка с логотипом W, которую я часто беру на встречи и всегда делаю вид, будто что-то записываю, но на самом деле рисую треугольники и сразу же закрашиваю их черным цветом. В стакане в форме баскетбольной корзины торчат ручки и карандаши, к его краю я прикрепил свою фотографию с одного из европейских рейвов. На снимке на мне белая майка с надписью OFF, голубые рваные джинсы и бело-голубые джорданы; глаза прикрыты черными очками. Я нахожусь возле сцены и делаю вид, что на ладони держу диджея, который стоит за пультом. Эту фотографию сделала Алиса, когда мы только начали встречаться и мечтали поехать на Burning Man, но у нас почему-то не получилось и мы оказались в Амстердаме.
Под аймаком на столе лежат две пачки жвачки Trident с корицей и стоит флакон духов Penhaligon’s, крышка флакона стилизована под золотую голову какого-то рогатого животного. На стене кабинета висит фотография Майкла Хатченса, сделанная в Париже фотографом Гарри Борденом в год и месяц моего рождения. На снимке Хатченс в очках позирует на балконе парижского отеля, смотрит куда-то вдаль, а в его пальцах тлеет сигарета. Это фото мне прислал на день рождения живущий в США друг, который сообщил, что на момент фотосессии Хатченс прибывал уже в глубокой депрессии и ему оставалось недолго. Вдоль стены кабинета расположены диван и маленький столик, на котором стоит диффузор Dr. Vranjes с ароматом удового дерева. Когда я начинаю читать «Антиглянец», дверь в кабинет открывается, и заходит Серега, заместитель Игоря; на его майке написано: Clash. Серега садится на диван и глубоко вздыхает:
— Че, как прошло?
— Жирно. Ты-то где был?
— Я, старик, дома был. — Серега достает из кармана джинсов капли для носа. — Со своей остался, она приболела. Заказали корейской еды и попили пива. А потом я просто уснул.
Серега пшикает себе в нос и глубоко дышит.
— Как речь, норм? — спрашивает он.
— Слишком высокопарно и много эпитетов. — Я откидываюсь в кресле и смотрю через весь опенспейс на стеклянный кабинет Игоря.
— В смысле? — удивляется Серега. — Я же просто ее по их пресс-релизу написал, почти ничего не менял.
— Ну вот Игорь сказал, чтоб в следующий раз было не так высокопарно, — смеюсь я.
— Вот пидор, а он свои колонки вообще читает?
— Думаю, нет. Разве не ты за него их пишешь?
— Нет, мне еще этого не хватало.
— Слушай, я сейчас сидел на встрече с акционерами, ну, ты видел…
— Угу…
— У Аллы на руке новые часы Cartier.
Серега снова глубоко вздыхает:
— Бля, как меня заебало уже это, старик. Все редакторы еле живут, а эти…
— Слушай, я даже не знаю, с чего она так резанула сверху, что картьехи новые. Да и вообще, где она их купила?
— Я уйти думаю.
— Куда?
— Да подальше отсюда. Все стало невыносимо.
Я беру со стола винтажное портмоне Versace, которое было сделано в год убийства дизайнера и уже сильно износилось, достаю оттуда тридцать тысяч рублей и протягиваю Сереге.
— Это за работу.
— Старик, только твои халтуры и спасают. — Серега пересчитывает деньги и добавляет: — Тут больше на десятку.
— Это за причинение морального вреда.
— Спасибо, брат. — Серега кладет деньги в задний карман джинсов, а потом наклоняется ко мне. — «Улететь» не хочешь?
— Куда?
— В туалет, куда, — посмеивается Серега.
— А-а-а, ты про это. Сейчас нет, рано еще — с ума, что ли, сошел. Там еще отец в переговорке до сих пор сидит. Представляешь, если мы
