Нелюбимые - Дмитрий Болдин
— Но Louis Vuitton и Dior больше нет и не будет в ближайшей перспективе, тут спорить даже не нужно. Вы молодцы, что быстро нашли новых рекламодателей, сумели перестроиться и удержаться на плаву. Просто не надо говорить о том, чего никогда не будет.
В этот момент я поворачиваюсь к Игорю и вижу, как у него трясется левая рука, и мне становится радостно от того, насколько он жалок. Игорь поправляет ворот своей водолазки и делает вид, будто что-то записывает в ежедневник от Hermes.
— Я же смотрю все эти диаграммы, которые вы мне предоставили. — Отец берет в руки бумагу с изображением синих столбиков. — По ним я и сам могу спрогнозировать, что конец этого года вы закончите максимум как март-апрель двадцать второго.
— Мы будем очень рады, если ваш банк станет нашим рекламодателем, — произносит Алла и нервно дергает плечом, а я в этот момент давлюсь водой и начинаю кашлять.
— Алла, — отец смотрит на нее исподлобья, — запомните: хороший продукт в рекламе не нуждается. У вас «Эппл» размещались когда-нибудь?
— Ну, у нас были с ними активности… — начинает Катя, и отец поворачивается в ее сторону.
— Активности… или реклама?
— У нас было сотрудничество, — отвечает Катя, но отец уже завелся.
— Бесплатные айфоны для сотрудников взамен на размещение новостей компании на страницах журнала — это не сотрудничество, Екатерина. Это так: кость бросили, а за ней побежали. Или, как вы модно выражаетесь, «бартер».
— У них политика такая, — защищается Катя.
— Давайте без политики, пожалуйста, — продолжает отец. — Смотрите. Вернее, послушайте. Сейчас в нашей стране есть два крупных игрока в издательском мире. Наш издательский дом Freedom Media и конкуренты из Fashion MAG. Понятно, что у них там журналы о пустоте, по типу… как его там… у которого главный редактор Анна Алексеева, кажется?
Я резко поднимаю глаза на отца, а Алла отвечает ему:
— She.
— Да, да, он самый, — кивает отец, — «Ши»! Вы же понимаете, что рынок устроен так, что рекламодатели всегда раскидывают яйца в разные корзины. Вы просто сделайте так, чтобы рекламодатели приносили свои яйца только сюда, а не этой Алексеевой. Будьте жестче на рынке, а не вечеринки устраивайте. Сделайте так, чтобы реклама была только у вас.
Отец пристально смотрит на меня, а я перевожу взгляд на кулер — в котором в этот момент поднимается огромный водяной пузырь.
— Виктор Михайлович, — говорит Марина, — у нас жесткий издательский дом, вы это знаете. У нас правило: если кто-то не вырабатывает план, то идет на улицу. Мы даже за встречи с сотрудниками других изданий увольняем.
Я вспоминаю, как в прошлом году ездил в пресс-тур в Катар, где часть наших сотрудников в первый вечер веселилась с сотрудниками другого дома, ни о чем не заботясь. Еще думаю о том, что сегодняшнее собрание абсолютно бессмысленно и странно, что отец на это тратит свое время, если только он не получает наслаждения от того, что его голос среди акционеров главный и, когда он тут говорит, его слушают.
— Все верно, Марина, — соглашается отец. — Мы же тут все про деньги. Жестче, жестче всем надо быть. Надо всегда стрелять во врага не только модными съемками, но и вообще всем. Топить его. Тогда вся реклама перейдет сюда. Поверьте, я сам очень хочу вернуться в доковидные времена, да хотя бы в двадцать первый год, но… Mercedes ушел с рынка, а вместе с ними и машина времени.
Все в переговорке смеются над шуткой отца, а я открываю еще одну бутылку с водой и пью из горла. Марина снова что-то рассказывает об успехах команды, объявляет, что после нашего журнала с отчетом придут Technology, Women и Home. Отец просит взять перерыв и предупреждает, что на совещание по последнему журналу не сможет остаться. У него важная встреча в банке, поэтому он хочет, чтобы отчет по Home передали ему через меня. Затем отец быстро исправляется и просит прислать все показатели журнала своей помощнице на электронную почту. Мы выходим из переговорки, я направляюсь в кофейню и слышу за спиной, как отец рассказывает одному из акционеров о том, что в Марбелье все хорошо. Идущая рядом со мной Алла тихо произносит:
— Мне бы, блять, в Марбелью сейчас.
А потом она понимает, что я услышал ее слова, и ускоряет шаг.
***
Когда бариста протягивает мне картонный стакан с капучино, рядом появляется отец и произносит:
— Один черный, пожалуйста.
Бариста интересуется, на каком зерне лучше сделать, на что отец просит просто приготовить ему черный кофе и ничего больше. Отец садится рядом со мной, расстегивает пиджак, капает две капли антисептика на руки и растирает ладони.
— Самый маржинальный продукт на свете. — Отец даже не смотрит в мою сторону.
Я делаю глоток кофе и уточняю:
— Антисептик?
— Кофе. — Отец вытирает руки салфеткой и бросает ее в корзину для чеков. — Обычное зерно, которое собирают и обжаривают за копейки. Себестоимость стакана — рублей пятьдесят. С учетом транспортной логистики.
Бариста, который тоненькой струйкой наливает кипяток в воронку с кофе, бросает взгляд в нашу сторону. Я подмигиваю ему, намекая, что все в порядке.
— Но человек в мегаполисе платит за кофе в пять раз больше, а иногда в десять.
— В городе за все приходится платить, — замечаю я.
— Угу. Ты как вообще, приехать не хочешь? Давно тебя не видели.
— Да что-то какая-то ежедневная мясорубка…
— Ты про вечеринки свои?
— Про работу. — Я делаю еще один глоток кофе.
— Мать навести.
— Мы с ней говорили по телефону пару недель назад.
— Тебе ехать до нас сорок минут, — говорит отец и смотрит куда-то в сторону стеклянной двери.
Через нее входят сотрудники редакции, замечают меня и направляются к нам, но я глазами показываю, что не стоит этого делать, и они проходят мимо.
— Хорошо! Я приеду, — обещаю я. — Сдам пару съемок и приеду. А ты чего вчера не пришел?
— Куда?
— Ну, на наш партнерский вечер. Я организовывал…
— Я не люблю всю эту мишуру бессмысленную. Что снимаешь сейчас?
— Да так…
— Моделей своих, которые за три копейки изображают радость и беззаботность?
— Ну, у них такая работа.
— А ты вообще не думал о том, чтобы сменить свою? — внезапно спрашивает отец. В этот момент бариста ставит перед ним керамический стакан с американо.
— В смысле? — недоумевающе уточняю я.
— В прямом. — Отец крутит стакан, на котором изображен черный слон. — Пора бы уже завязывать с этим всем.
— С чем?
— С тем, что ты делаешь. Вот с этими твоими съемками, вечеринками и глупыми людьми, у которых нет будущего.
— Это ты кого имеешь в виду?
— Да всех, кого ты там снимаешь.
— Да хорошие они все люди, — не соглашаюсь я.
— Может, и хорошие, но бессмысленные. Пора уже завязывать. — Отец делает глоток кофе.
— Но мне нравится, что я делаю, и мне кажется, у меня хорошо получается.
— Я тебе не говорю, что у тебя что-то получается, а что-то нет. Я про другое.
— Про что?
— Про то, что надо идти дальше.
— Куда?
— Ко мне в банк.
— И что я буду там делать?
— В департамент маркетинга пойдешь, будешь заниматься, в принципе, тем же, чем и сейчас, но с нормальными людьми. Если будут успехи, через пару лет сможешь возглавить весь отдел.
— Нет, я пас, правда. Я и тут возглавляю департамент.
— Тут у тебя в подчинении сколько людей?
— Да дело не в количестве.
— В управлении дело. Двумя калеками управлять могут все,
