Спасти 6-го - Хлоя Уолш
Мои брови поползли вверх.
— Красавчиком? Серьезно?
— А почему нет? Он реально хорош.
— Тебе бы поменьше молиться на коленях и побольше...
— Не смей! — Ифа зажала мне рот ладонью.
— Побольше общаться с противоположным полом, — прыснул я, убирая ее руку со своих губ.
— С противоположным полом в целом или с тобой в частности? — засмеялась Ифа, а в следующий миг наши пальцы сами собой переплелись. — Должна сказать, мне очень по вкусу экземпляр прямо передо мной.
— Намекаешь, что у тебя нет парня?
— Нет, намекаю, что он появится, стоит тебе попросить.
— Обалдеть! — выпалил я. — Ты всегда такая откровенная?
Она подмигнула и протянула мне свой розовый рюкзак.
— А иначе в чем прикол?
Совершенно ошарашенный, я покорно взял ее рюкзак и перекинул через свободное плечо.
— Годится, — одобрила она, смерив меня оценивающим взглядом. — Пока достаточно.
— Достаточно для чего?
— Чтобы к тебе не липли другие девчонки.
— Не липли девчонки? — ошалело переспросил я. — Типа ты застолбила меня своим рюкзаком?
— Само собой. — Она обворожительно улыбнулась и, развернувшись на каблуках, направилась к школе. — Идем, пупсик.
Я расхохотался. Ну а что еще оставалось?
Инстинкт подсказывал, что эта девчонка еще потреплет мне нервы.
Однако ноги сами несли меня вслед за ней.
Монстры у меня под кроватью 30 ноября 1999 года Джоуи
Под оглушительный грохот сердца я разглядывал пол в своей спальне и старался сосредоточиться на дыхании, на трещинах в половице, на дырке в носке — словом, на чем угодно, лишь бы не думать об ублюдке, ломившемся в мою комнату.
— Открой дверь, сопляк! Я быстро выбью из тебя дурь! Никчемный мудила! Весь в братца! Ты ведь у нас такой взрослый, да? Мужик! Открывай, говнюк, пока я не снес дверь вместе с твоей башкой!
Меня трясло, тело покрывали синяки и ссадины, и, хотя я понимал, что мама там одна, безо всякой защиты, не хватало пороху вмазать тому уроду, которого она называла мужем.
Особенно после того, как он избил меня чуть ли не до полусмерти.
Сглотнув кровь из разбитой губы, я похрустел шеей и мысленно прикинул, что дальше.
Драться до последнего.
Сдохнуть.
Драться.
Сдохнуть.
Свалить.
Исчезнуть.
Сдохнуть. Взять и сдохнуть.
Сдохнуть.
Сдохнуть.
Сдохнуть.
Вдоволь помечтав о перерезанных венах, я крепко зажмурился и напряг каждую мышцу — тело завибрировало от напряжения.
Не вздумай, приятель.
Еще не время.
Слишком жирно для этого подонка.
Вспомни про остальных.
В попытке хоть как-то отвлечься от искушения я затаил дыхание и принялся перебирать причины, почему не могу свалить из этого кошмара.
Почему должен остаться.
Шаннон. Тайг. Олли... Шаннон. Тайг. Олли...
Шаннон. Тайг. Олли...
Окончательно убедившись, что совесть не позволит бросить трех ни в чем не повинных детей наедине с монстрами, породившими нас, я почувствовал, как напряжение в мышцах ослабевает, увлекая меня в пучину беспросветной депрессии.
Рождая ощущение безвыходности...
Ненависть внутри стремительно нарастала, готовая выплеснуться на единственного человека.
Единственного виновника.
Гребаный Даррен бросил меня одного расхлебывать эту кашу.
Мать рыдала навзрыд в своей комнате — расхристанная, последние остатки самоуважения размазаны по отцовскому члену, а я ничем не мог ей помочь.
Как и в прошлый раз, мне не удалось ее спасти.
Как и во все предыдущие разы, не удалось ему помешать.
От воплей отца сотрясались стены, но постепенно изрыгаемые им угрозы в мой адрес превратились в невнятный бубнеж и пьяное мычание.
— Мелкая мразота, — исторг он напоследок и нетвердой походкой заковылял прочь от моей двери.
Пару минут спустя его голос послышался снова, но на этот раз на другом конце лестничной площадки, где жертвой пьяной агрессии опять стала мать.
С бешено колотящимся сердцем я потянулся за будильником на прикроватной тумбочке и, сощурившись, попытался разглядеть время в тусклом свете уличного фонаря, сочившемся через окно. 02:34.
Твою ж мать.
Водрузив часы обратно на тумбочку, я обреченно вздохнул и, побарабанив пальцами по груди, постарался успокоиться.
Получалось хреново.
Особенно сегодня.
Даррен исчез из дома, но не из моей головы.
Единственный человек, в котором я отчаянно нуждался в такие минуты — в такие ночи, — ушел, даже глазом не моргнув.
Ну почему, почему я сразу не сообразил?!
Я же видел: творится что-то странное, но ничего не предпринял.
Отец никогда не бил Даррена с таким остервенением, как меня.
Правильно, Даррен ведь первенец, любимчик.
А я так, говно на лопате.
Даррен получал оплеухи и шлепки.
Меня лупили кулаками.
Даррен — прирожденный дипломат, из тех, кто мертвого уговорит.
Только ему удавалось воздействовать на отца словами, и тот успокаивался — ну почти всегда.
Злобно зыркнув на опустевшую нижнюю койку, аккуратно застеленную в ожидании хозяина, я ощутил, как внутри закипает обида — обида из-за отнятого детства.
Какого хрена! Я только пошел в среднюю школу, до тринадцатилетия еще целый месяц. Спрашивается, какие у меня шансы против здоровенного мужика?
Правильно, никаких, и Даррен прекрасно это знал, но тем не менее бросил меня на произвол судьбы.
В двенадцать мне выпало биться на передовой в семейной войне. Противник был на порядок крупнее и сильнее, а единственный союзник кинул в решающий момент.
В то утро, когда Даррен провожал меня в школу, я нутром чуял: что-то неладно. Его поведение, признание в любви, то, как он уходил, — пока я окликал его снова и снова, как сопливый пацан.
Первые пару-тройку дней после внезапного исчезновения брата я, затаив дыхание, молил лишь об одном — чтобы случилось чудо и Даррен снова возник на пороге.
Для меня, закоренелого атеиста и циника, это было чем-то совершенно диким.
Однако в тот вечер, придя из школы и обнаружив, что брата нет, я как заведенный твердил клятвы чуваку на небе, обещая ему все, что угодно, в обмен на благополучное возвращение Даррена.
Моего союзника в неравной борьбе.
К несчастью, Бог молитвам не внял, и буквально через несколько недель мое и без того нерадостное существование превратилось в лютый кошмар.
Прятаться за закрытой дверью
