Время вороньих песен - Мара Вересень
Я забралась с чашкой на подоконник и так замечталась, представляя, как останусь, наконец, одна в доме, что не заметила, как осталась одна. Но радость была недолгой. Пешта обнаружился в спальне, дрыхнущим без задних ног на моей постели. Ему что, обязательно все горизонтальные поверхности в доме пометить? Впустила на свою голову. Он теперь везде! А началось все с одного случайного платка…
Дом щекотал смехом в затылке. Такая же скотина, как ведьмак. Не удивительно, что они сразу спелись.
Обиделась и ушла на кухню. Мне великодушно оставили немного каши и кусочек колбасы. Поела и все такая же обиженная поднялась наверх. Навела порядок и там же и прилегла подремать. Сначала ворочалась, потому что подушка, даже лишенная наволочки, пахла подпаленой тканью и беспардонным захватчиком спален. Пнула ее на пол и уснула, свесив руку и зажав в пальцах подушечный уголок.
Проснулась под вечер. Связанное в узел испорченное постельное белье унесла вниз. Прокралась (!!!) в собственную спальню, вытащила из шкафа сорочку и мягкое домашнее платье с кучей пуговок впереди, с огромным наслаждением вымылась, застопорив дверь тростью на случай неурочных визитов. Теперь на мне только мой запах и никаких посторонних. Осталось выставить источник этих посторонних запахов за порог.
Я помялась у двери, а потом подошла к кровати. Паутина на окне растаяла, с улицы подглядывал фонарь, а дом тактично света не зажигал. Ведьмак лежал на спине, сунув руку под подушку. От него теперь не пыхало, как от раскаленной печки, да и выглядел он вполне здоровым.
Разбудить и пусть проваливает.
Но я продолжала стоять, не решаясь дотронуться.
– Не так уж и страшно, верно?
Я вздрогнула. Не от его голоса, а от того, что он привстал и коснулся моей руки, провел пальцами и костяшками по тыльной стороне ладони, пальцам, замер, ожидая ответа.
Навстречу? Вспомнился диван в чайной комнате и руки на бедрах, кабинет в магистрате, жадный взгляд и поцелуй, как печать. Экипаж, платок в руке, дождь, расстегнутое пальто, волосы-перья, глаза-свечи в полумраке и шрамы. Если потрогать тот, что на щеке, это будет похоже на чашку?
Не движение даже, его тень, и моя рука оказалась в клетке пальцев, а я сама – на постели и напротив. Губы покалывало и в груди… Зачем у меня на платье столько пуговиц?
– Вам же нельзя… – я вцепилась в его запястья. Этот дрожащий перепуганный голос мой? Должно быть, со стороны ситуация пошловатая: подобрала, подлечила, накормила и спать уложи…
– Что нельзя? – не отрываясь от расстегивания пуговиц спросил Пешта. Почти спокойно, разве что ноздри вздрагивали, будто он мой запах пробовал, как я варенье.
– Разговаривать со мной, – брякнула я и вздрогнула, потому что его горячие пальцы, избавив меня от платья и стащив с бретели сорочки вниз добрались наконец до кожи и теперь чертили обжигающую дорожку от груди к вздрагивающему животу.
– Разговаривать я и не собираюсь.
Рыжими сполохами блеснули в полумраке глаза. Он прижал меня к себе, запустив пальцы в волосы на затылке, потерся носом о щеку. И от этого несопоставимого с ним жеста, нежного и осторожного, у меня перехватило дыхание. Поцелуй обжег губы, а руки, поддерживая под спину, бережно, как ребенка, уложили на подушки.
6.6
– Теперь вы на мне женитесь?
– С какого перепугу?
– Например, как приличный человек.
– Это ни разу не обо мне, госпожа Арденн.
– В таком случае, проваливайте из моей постели, Ворнан. Судя по всему вы уже достаточно здоровы.
– И не подумаю. Там ночь, дождь и холодно, а у меня от сырости поясница ноет.
– Прекрасно, оставайтесь. Доброй ночи.
Я нашарила на полу сорочку, села и кое-как натянула старый батист на себя. Платье осталось где-то с другой стороны постели, а со спинки стула свешивался халат и до него было четыре шага. Четыре шага я без трости сделать могла. Могла и больше. Но дурацкая нога прострелила болью в самый неподходящий момент. Я вцепилась пальцами в стул и зашипела.
– Прекратите этот балаган, – подал голос Пешта. – Вернитесь в постель. Здесь достаточно места для двоих.
А то я не знаю, это как-никак моя постель.
Его недовольство придало мне сил, я оделась и хлестко затянула пояс. Трость валялась тут же, у стула. Вот и ладушки. Всего-то делов – сорок пять ступенек. Внизу, в чайной комнате диван вполне еще ничего. Мне на нем однажды прекрасно спалось. Ага. Однажды прекрасно, и однажды спокойно. И до него всего каких-то два пролета. В одном двадцать одна ступенька, во втором – двадцать четыре. Третья снизу скрипит, как…
Хиииих…
Меня впечатало в стену, и жесткая ладонь зажала рот. Пешта приложил палец к губам, пнул меня в угол между стеной и шифоньером, отобрав трость, и замер у двери. Совершенно голый. Но отсутствие одежды совсем не делало его жалким, как часто случается с мужчинами. Скорее, наоборот. Уличная светсфера рельефно очертила мышцы спины, ягодицы и ноги. На боках и под лопатками – следы старых шрамов, как будто его волокли когтистыми лапами. Скрипнул пол за дверью. Сама дверь приоткрылась бесшумно. Серебристый росчерк блеснувшей оголовки трости замер в сантиметре от испуганно округлившихся глаз.
– Гай, идиот, какого демона ты тут забыл? – Ворнан опустил трость, и я порадовалась, было бы очень некстати, испорти он мою поддержку и опору о голову этого пришельца.
– Вас четверо суток не было. Я уже все оббегал. И в заведение матушки Боней тоже, – голос был молодой и слегка срывался от облегчения, что не тюкнули и что нашел.
– Туда-то зачем? – не то чтобы Пешта смутился, но покосился так странно… Мне вдруг стало весело.
– Ну… Что б сказали, что вы там, в случае чего. А вы вон чего.
– Чего?
Даже в неясном свете с улицы было видно, как парень пошел пятнами.
Я сползла спиной по стене. Вовсе не от страха или от того, что страх отпустил. Все это время я простояла, опираясь на больную ногу, и теперь она отомстила, отнявшись по то самое, которым сейчас ведьмак светил. Именно что светил. Очень уж удачно блик из окна лег. Я хрюкнула. Попыталась выбраться, поняла, что застряла, и дурной смех, наоборот, рванул наружу.
– У вас истерика? – поинтересовался Пешта, разворачиваясь ко мне боком. Тоже ничего так ракурс, лица-то не видно и всегдашней кислой мины тоже,
