Нелюбимые - Дмитрий Болдин
Леха молчит, и глаза его снова слипаются.
— Лех, это ты сделал снимок?!
Он продолжает молчать и чуть покачиваться, а телефон в кармане джинсов не прекращает вибрировать. На экране — одна полоска сети и входящий от Ани, я быстро принимаю вызов и слышу ее голос.
— Что делать?! — кричит она в трубку. — Это же полный конец, блять!
— Ань, ты где?
— Нигде! Я уже нигде!
В этот момент мне кажется, что на лице Лехи проступает улыбка.
— Ань, скажи, где ты. Я сейчас буду, — говорю я, продолжая следить за Лехой.
— Не приезжай! — И раздаются гудки.
Я бросаю телефон в карман.
— Это ты сделал снимок! — уже не спрашиваю, а утверждаю я.
Он кивает, соглашаясь, но ничего не произносит. Со всей силы я бросаю в его сторону маску и срываюсь с места. Когда голова попадает ему в плечо, я сразу же толкаю его в стену и бью кулаком под дых. Он загибается и начинает сползать вниз, отчего мне приходится придержать его и нанести еще один удар кулаком по лицу.
— Зачем ты это сделал?! Зачем ты, блять, это сделал?! — кричу я, когда из его носа и верхней губы струится кровь, но я снова бью кулаком по лицу. — Ответь на вопрос! Зачем ты сделал этот снимок?! На хуя?!
Леха падает на пол и проводит рукой под носом, растирая кровь по лицу, а я бью ногой по ребрам, он громко давится, и из его рта выплескивается красная слюна.
— Потому что так нельзя, — произносит он через боль.
— Как нельзя!? Как нельзя?! — ору я во все горло и смотрю, как кровь из его носа смешивается с кровью из губы.
— Как ты, — тяжело дыша, отвечает он.
— Что нельзя как я? Ты о чем вообще?! — Я бью его ногой в бок еще раз, но чуть слабее.
— Нельзя было так с Алисой, — внезапно заявляет Леха.
— Что, блять? — с недоумением спрашиваю я. — Ты о чем?
— Она не заслужила.
— Чего именно?!
— Чтобы к ней так относились. — Леха сплевывает кровь на пол, делает вдох и продолжает: — Ты…
— Говори, блять! Продолжай!
— Ты с ней поступил как последняя тварь. Как самая законченная мразь. И ты бы продолжил так поступать дальше!
Какое-то время я смотрю, как Леха корчится на полу, и мне кажется, что я сломал ему ребро, потому что левой рукой он все время держится за бок. Я сажусь на корточки и слышу, что вместо вздоха он издает хрип. Леха снова сплевывает кровь на старый паркет, а потом отворачивает голову и просто молчит.
— А тебе-то какая разница? — Я смотрю на его профиль и замечаю, что из глаза у него бежит слеза. — Тебе не похуй?
— Нет, — тихо произносит он, — мне — нет.
— Блять. — Я сажусь на пол, прислоняюсь спиной к стене и смотрю в ту же сторону, куда и он. — Ну и пиздец…
— Ты стал перегибать, — говорит Леха, подкладывая руку под голову, — сильно. И она этого не заслужила.
— Ты ее любишь, что ли? — Я смотрю на красные от ударов костяшки пальцев и начинаю их растирать.
— Угу, — вздыхает Леха.
— Какой пиздец, и давно?
— Она мне всегда нравилась.
— И ты продолжал с нами тусить, работать на меня, и тебя это все не смущало, что ли?
— Она хорошая очень, — произносит Леха, — поэтому какая разница, на кого я работал и с кем тусил.
— Знаешь, я несколько раз замечал, как ты смотришь на нее, но не придавал этому значения. Я даже не думал, что ты…
Я достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю последнюю, а после сминаю упаковку и бросаю ее в сторону открытого шкафа. Она перелетает через кровать и падает на пол.
— …что ты запал на нее. — Выдуваю дым себе на майку и моментально затягиваюсь снова. — Ты с ней спал?
— Нет, никогда. Она бы тебе не изменила.
— Откуда ты знаешь, ты предлагал ей, что ли?
— Она слишком хорошая, чтобы делать что-то плохое.
— Так ты ей предлагал или нет?
— Нет.
— А фотку ты на хуя сделал? Чтобы что? — Я вытягиваю левую ногу и смотрю на резиновый нос белых конверсов. — Чтобы разосрать нас и мы расстались?
— Угу…
— То есть ты настолько ее любишь, что старого друга готов так слить, да?
— Тебе всегда везло. — Леха чуть приподнимает голову, а потом снова кладет ее на руку и смотрит в потолок. — У тебя всегда было все самое лучшее.
— Бля, ну прости. Я виноват, что ли, в этом?
— Лучшие вещи, дом…
— Но в школе-то мы одной учились, — перебиваю я его, но Леха продолжает:
— Учеба в Штатах, квартира.
— Мы ее снимаем с Алисой, если ты забыл, — говорю я, а потом поправляю себя: — Снимали.
— Глянец этот твой примодненный…
— От него тоже уже ничего не осталось.
— Алиса…
— В общем, — я делаю еще одну затяжку и поворачиваюсь в его сторону — ты просто мне всегда завидовал, да?
— Тебе всегда везло.
— И поэтому ты решил сделать так, чтобы я попал в полный пиздец. Понятно…
— Только чтобы ты отстал от нее и прекратил мучать.
— Слушай, ну вот смотри, давай представим. Ты к хуям разрушил все наши отношения, а дальше-то что? Ты приедешь к ней и скажешь, что ты любил ее все это время? Что дальше, Лех?
— Ничего.
— Ну а ради чего тогда, блять, это все? Ты совсем дурак?
— Ради того, чтобы ты перестал ее обманывать.
— То есть ты в мораль решил поиграть, да? Лех, ты и мораль… Ты сам себя слышишь? Пиздец просто. — Я начинаю смеяться и давлюсь сигаретным дымом. — Блять, ну как такое вообще может быть? А про нас с Аней ты знал? Или впервые увидел на своей гребаной вечеринке?
— Я видел вас вместе до этого. И как она тебе писала, когда я был у тебя на работе…
— Где ты нас видел? Да хотя какая уже разница. Вообще плевать. Ты вынашивал это все. Вот ты тварь. — Я тушу сигарету о подошву кеда и кладу бычок рядом. — Знаешь, что самое глупое в этом всем? Что все бессмысленно! Все, блять, бессмысленно! Все, что ты сделал, бессмысленно!
— А ты сам сколько продолжал бы еще Алису обманывать?
— Да тебе вообще какая разница? Это тебя не касается.
— Вот поэтому ты и мразь.
— Я? Я-то да, самая большая. А ты у нас гребаное храброе сердце, валяющееся в этой, — смотрю по сторонам, — замызганной халупе. Слушай, а давай перевезешь ее к себе сюда, а?
— Пошел ты на хуй, Макс.
— А это вот что? — киваю в сторону шкафа с коробками. — Я такой один пакет видел, блять, у нас дома! Он откуда у нее?
— Она просила, — вздыхает Леха.
— То есть ты еще ее и подсаживал, да?
— Я никого не подсаживал, кретин.
— Ну пакет-то от тебя! Что-то тут твои моральные качества бьются уже совсем о другие крайности. А если бы она передознулась?
— Заткись!
— Передознулась бы и сдохла!
— Заткнись! — кричит Леха и толкает меня ногой. — Заткнись! Заткнись! Не говори про нее!
— Знаешь, Лех, что самое грустное? Даже не то, что ты подгонял, —
