Цифровая экономика - Tim Jordan
Если отправной точкой является определение места получения прибыли, то, с точки зрения марксизма, оно будет близко к месту эксплуатации в экономической системе. В общем и целом, было предложено два теоретических объяснения условий, которые привели к огромным прибылям некоторых цифровых компаний. Первый связан с арендой и подразумевает более широкую дискуссию о месте долга в капитализме XXI века. Вторая отсылает к более классическому марксистскому анализу прибавочной стоимости, отмечая, что сам материал внутренней эмоциональной жизни стал непосредственно товаром и объектом извлечения стоимости - этот рассказ особенно ассоциируется с анализом социальных сетей и находит отклик в некоторых немарксистских анализах. Рассмотрев их по очереди, мы изложим некоторые идеи для понимания прибыли в цифровой экономике.
Аргумент в пользу ренты как источника эксплуатации и прибыли в цифровой экономике был выдвинут Паскинелли в анализе Google, в котором он заимствует лозунг Верчеллоне: "Рента - это новая прибыль" (Pasquinelli 2008: 91-3). Аргумент, приводимый Паскинелли, связан с концепцией Маркса о всеобщем интеллекте. Маркс утверждал, что знания воплощены в машинах промышленного капитализма, а это значит, что научные, организационные, технологические и другие формы знаний стали общей силой производства. Вслед за Верчеллоне и другими теоретиками Паскинелли утверждает, что в когнитивном капитализме производительная сила общего интеллекта была обобщена в мозгах и деятельности многих людей, связанных с цифровыми и интернет-технологиями. Эта распределенная производительная сила затем сдается в аренду и контролируется с помощью прав интеллектуальной собственности. В качестве примера можно привести то, как Google "читает" WWW и извлекает ренту из этого чтения посредством рекламы. Таким образом, рента становится источником прибыли в когнитивном капитализме (Pasquinelli 2008: 92-7; Vercellone 2005, 2006; Huws 2014: 159-63). Хьюс аналогичным образом использует теорию стоимости Маркса и, отводя часть того, что она называет "запутанным" характером аргументации вокруг общего интеллекта и ренты, утверждает, что "большая часть прибыли" типичных цифровых и интернет-компаний "происходит от некоторой комбинации взимания платы за использование или комиссии с поставщиков услуг и/или пользователей услуг и/или рекламодателей - иными словами, ренты" (2014: 163).
Можно подумать, что этот анализ отражает то, как контроль над интеллектуальной собственностью означает, что мы больше не покупаем, чтобы обладать, а платим, чтобы арендовать, как показано в предыдущем обсуждении "аренды, а не покупки" как стратегии монетизации. Но Паскинелли и Верчеллоне формулируют другой аргумент, который применим как к Google и Facebook, так и к любой тенденции того, что Верчеллоне называет когнитивным капитализмом. Однако такое сведение различных видов монетизации к одному виду извлечения прибыли исключает некоторые сложности, выявленные в наших тематических исследованиях, и уравнивает то, что до сих пор казалось совершенно разными видами практик. Учитывая это предостережение, стоит взглянуть на другие соответствующие аргументы, поскольку внимание к ренте как к прибыли значительно сдвигает марксистскую мысль, поскольку долгое время она рассматривала ренту как паразита на действительно производительной силе прибавочной стоимости. 1 Много марксистских чернил было потрачено на этот аргумент, что рента не производит стоимость, что означает, что в течение экономических циклов рента может быть источником преходящей прибыли, но не отражает огромный рост стоимости, созданной промышленным капитализмом, который был основным источником прибыли. Иная интерпретация, чем у Паскинелли и Хьюза, применяет более классический марксистский подход, фокусируясь на прибавочной стоимости при анализе когнитивного капитализма. Изначально к этому можно подойти на примере работы Дина.
Дин берет у Маркса аргумент, что стоимость "вытекает из общественного характера труда". Отличие когнитивного капитализма в том, что он "захватывает, приватизирует и пытается монетизировать социальную субстанцию. Он не зависит от товара-вещи. Он напрямую эксплуатирует социальные отношения, лежащие в основе стоимости" (2012: 129). То, что мы делаем в Интернете, каждая фотография, каждое обновление статуса или сообщение, открывает наши социальные отношения для прямой эксплуатации компаниями, извлекающими излишки из всех наших взаимодействий на различных сервисах или платформах, которыми мы пользуемся. Этот аргумент не совсем отличается от аргументов Паскинелли об аренде. Ценность выводится из чего-то вроде социального характера знания, в случае Пасквинелли - из общего интеллекта, а в случае Дина - из социального характера, присущего труду. Однако акцент Дина на стоимости и прибавочной стоимости предполагает прямую связь между трудом, связанным с использованием социальных сетей, и производимой там стоимостью, в то время как Паскинелли фокусируется на том, как рента может быть получена от владения социальным знанием, производимым на информационных платформах (Dean 2012: 131-3).
Работа Андреевича также полезна здесь, поскольку он начинает с убедительных аргументов в пользу того, что эксплуатация существует в том, как у людей отбирают информацию, а затем агрегируют ее для целевой рекламы, которая, в свою очередь, приносит прибыль. Хотя многие видят в этом проблему конфиденциальности, Андреевич утверждает, что рассмотрение этой проблемы в рамках конфиденциальности имеет недостатки, которых нет у подхода, основанного на эксплуатации (2013: 150). Отсюда его путь: "В какой степени аналитические определения эксплуатации могут быть применены к неоплачиваемым формам участия, которые генерируют стоимость, присваиваемую теми, кто контролирует платформы, на которые опирается это участие?" (2013: 153). Однако чем больше Андреевич уточняет, каким образом процесс приватизации личной информации на цифровых платформах является формой эксплуатации, тем дальше он отходит от технического определения эксплуатации как извлечения прибавочной стоимости. Вместо этого он вновь подчеркивает важность момента отчуждения в эксплуатации - то есть момента, когда труд работника отнимается у него и представляется обратно как собственность владельца производственного процесса, - применяя это к присвоению информации: "Мы могли бы использовать обвинение в эксплуатации, чтобы подчеркнуть способ, которым захват личной информации обращает нашу собственную деятельность против нас самих" (2013: 157). Обвинение в эксплуатации здесь становится скорее обвинением в отчуждении, которое предшествует эксплуатации, понимаемой как извлечение прибавочной стоимости. Это ценный момент; как утверждает Андреевич: "Потенциальная польза основанной на эксплуатации критики онлайн-мониторинга заключается в том, что она предлагает нам переосмыслить вопросы индивидуального выбора и личного удовольствия в терминах социальных отношений" (2013: 161). Но она также вводит в заблуждение, поскольку требует предположить, что свободно предоставляемый досуг, такой как игры, поиск, размещение сообщений
