Цвет счастья - Клара Мария Багус
– Знаешь, Антуан, – вздохнула Шарлотта, – то, что чувствует мать, поймет только мать. А то, что чувствует бездетная женщина, поймет только женщина без детей. И то и другое требует огромной силы. И то и другое требует чрезвычайной стойкости. Душа каждого отдельного человека должна многое вынести. Случаются события, которые поражают нас так глубоко, вырывают нас с корнем с такой силой, что мы больше никогда не обретаем равновесие. По крайней мере, очень долго не можем обрести.
Они замолчали. Через некоторое время Антуан сказал:
– Прости меня, Шарлотта.
– Не нужно извиняться, Антуан. До этого я каждый день пыталась сбежать от печалей жизни, но дома меня каждый вечер встречало прошлое. А потом пришел ты.
– И ты никогда не думаешь… – Антуан прервался.
– Думаю ли я о девочках, которых мы подменили? Которых вырвали из их жизней с корнем и посадили в другие? О да, Антуан. Я думаю о них каждый день. Каждый. То, что я сделала, не исправить. Я могу лишь надеяться, что не разрушила их жизни. Однако настало время попросить прощения. И теперь, когда я знаю, что Ни Лу жива, – Шарлотта глубоко вдохнула, – я знаю, с чего начать.
– Позволь мне пойти к ней за тебя, Шарлотта.
– Это моя задача.
– Позволь тебе помочь. Ты спасла мне жизнь. Теперь я спасу твою.
– Это моя задача, Антуан.
– А если я скажу, что прежде всего хочу сделать это для себя, потому что должен снова ее увидеть? Тогда ты позволишь мне пойти?
Шарлотта встала с кресла-качалки и обняла Антуана.
Глава 51
Успокаивающая тишина ночи впитала ее страхи, как хлопчатобумажная ткань впитывает кровь.
В мыслях Шарлотта вновь блуждала по той зимней ночи двадцатилетней давности. Помимо мучительных моментов, она вспоминала и особенное мгновение, когда они с Жюлем встретились взглядами. Он смотрел на нее так, будто они были одни в комнате, одни в мире. Так преданно. Так понимающе, видя самую суть. Между ними было что-то, чего они не могли выразить, чего им нельзя было выражать. Что-то, что не имело никакого отношения к младенцам, а касалось только их двоих. Как сказать друг другу то, чего говорить нельзя?
Или Шарлотта все выдумала? Неужели она просто связала эти воспоминания воедино, как теплую шаль, к которой можно прижаться?
За последние двадцать лет бывали дни, когда она чувствовала, что благодаря встрече с Жюлем, благодаря связавшему их взгляду стала другой женщиной. Не неуверенной, но наоборот: женщиной, которая спустя бесконечно долгое время снова ощутила себя собой. В миг, принадлежавший только им одним. Не тогда, когда она подчинилась его требованиям. Между ними с Жюлем что-то произошло. С ними что-то произошло.
Порой мгновения достаточно, чтобы стать другим человеком.
Хотя та ночь возложила на Шарлотту чувство вины, она одновременно стала концом долгих поисков. Шарлотта нашла то, что ее дополняет. Она увидела это во взгляде Жюля. Во взгляде, который мягко, словно шелк, скользил по ее лицу.
Глава 52
Жюля приняли у себя две пожилые дамы, Манджу и Даршини. У них был гостевой дом – восьмиугольный деревянный садовый домик с тремя комнатами, – в котором они время от времени за небольшие деньги предоставляли туристам проживание с завтраком.
Они выбирали гостей сами и давали жилье не всем, а лишь тем, кто, как говорили в деревне, был в поиске. Это Манджу понимала по глазам. Сейчас, помимо Жюля, в домике жил только один парень.
Манджу была женщиной, возраст которой определить невозможно: с одной стороны, ее лицо выглядело, как лицо женщины, прожившей жизнь, с другой – ее глаза, сияющие, как зеленые оливки, говорили о пробуждении и новом начале. Жюль споткнулся на перроне и практически угодил прямо к ней в руки.
Они пешком прогулялись по деревушке на краю дождевого леса, которая была конечной станцией поезда, на котором ехал Жюль. Домики стояли на сваях, изогнутые двускатные крыши, покрытые соломой, напоминали лодки. Передняя и задняя стены от основания до фронтонов были наклонены наружу, стены украшала резьба.
Когда Жюль и Манджу вошли в дом, Даршини – женщина с тонкими белыми волосами, разделенными пробором посередине и завязанными в узел на затылке, – откинувшись, сидела в кресле-качалке, обтянутом синим бархатом. Ее темные, почти черные глаза влажно блестели на нежном лице, и она разговаривала так тихо, как будто все, что она говорила, было секретом. Ее кожа была прозрачного голубоватого оттенка, напоминавшего кальку, и меняла цвет при любом всплеске эмоций.
Манджу умела читать истории людей по глазам, тогда как Даршини понимала язык пульса. Жюль подошел к даме в кресле:
– Даршини?
Старуха кивнула.
– Даршини Зрячая. – Он протянул ей руку. Старушка схватила ее ловкими костлявыми пальцами и на мгновение задержала.
– Я вижу не больше, чем другие люди. Я просто им напоминаю.
– О чем?
– Об их мечтах. О мелодии их жизни. О голосе их души. О том, о чем они забыли.
Теперь у нее был слегка отсутствующий взгляд, как будто она все же видела больше, чем другие. Как следовало из ее имени.
Даршини обхватила сильные холодные руки Жюля своими теплыми морщинистыми пальцами и ощупала их. Затем она взглянула на него. Она долго смотрела ему в глаза, а потом сказала:
– Садитесь рядом, молодой человек. Не стесняйтесь.
– Я уже не молод.
– Все относительно. Садитесь же. Не бойтесь.
Жюль сел рядом со старухой на стул, также обитый синим бархатом.
– Если мы хотим познать жизнь, мы должны прислушиваться к мелодии, которую задает наше прошлое.
– О какой мелодии вы говорите?
– У вас неправильный ритм сердца.
– Знаю, – кивнул Жюль. – Я принимаю таблетки, которые прописал врач. Травы, которые рекомендовала дочь. И втираю в кожу настойки из укрепляющих сердце корней. Уже долгие годы.
– Но они не помогают.
– Не помогают.
– Вам нужны не лекарства. Вам нужен покой. Покой, который впустит в ваше сознание вопросы, которые годами пытались туда проникнуть, но вы к ним не прислушивались.
– Вопросы?
– Вопросы, на которые нужны ответы. Вопросы, которые укажут вам путь к своей судьбе, что заложен в вашей душе. – Она минуту помедлила. Затем продолжила. – Мы можем потерять путь из виду, но в душе никогда ничего не теряется.
– Как это связано с моим сердцем?
– Мы несем свои жизни в глазах и сердцах. Наша история написана на лицах. А желания – на сердце.
