“Nomen mysticum” («Имя тайное») - Владимир Константинович Внук
Прошёл всего два дня после разгрома польского войска. Уцелевшие коронные хоругви оказались прижаты к Дунаю – с холма был виден турецкий лагерь, гигантским полукольцом закрывавший мост через реку – паша Кара Магомет, получив подкрепление от великого визиря Кары Мустафы, решил во что бы то ни стало нанести христианам последний, решающий удар. Однако на этот раз военная удача отвернулась от осман – к Парканам подошли главные силы под командованием Яна Собесского.
Сражение начали хоругви гусар и казаков, которые повёл в бой сам великий гетман коронный Станислав Ян Яблоновский – поле перед турецким лагерем покрылось всадниками с бело-красными флажками, закреплёнными на древках копей. За коронными хоругвями следовали цесарские полки герцога Карла Лотарингского – из лагеря было видно, как сверкающие ряды панцирных гусаров, словно огромный молот, обрушились на левое крыло турок – сипаги дрогнули и стали отступать к мосту через Дунай. Вскоре отряды турок смешались, и отступление превратилось в бегство – сипаги в беспорядке старались опередить друг друга и перебраться на противоположный берег, дабы избежать неминуемой смерти от польских сабель.
И снова из жерл вырвались языки пламени, вновь задрожала земля – это заговорили польские пушки, наведённые на мост через Дунай. Было видно, как ядра рушат деревянные опоры, как перекрытия деревянного моста разлетаются в щепки, как толпа сипагов отхлынула обратно, стараясь скрыться за спасительными стенами Парканского замка.
И тогда наступил звёздный час Славуты – он вскочил на коня и выхватил саблю.
– Ударим им в спину! За мной!
И тысяча голосов ответила хором:
– Виват!
Гусары на всём скаку ударили во фланг и смешались с толпою бегущих сипагов – янычары на крепостной браме увидели опасность лишь тогда, когда копыта польских коней загрохотали по перекидному мосту. Спустя мгновение гусары уже мчались по узким улицам Паркан, сметая с пути шатры, пугая верблюдов, втаптывая в грязь роскошные ковры, опрокидывая котлы с варёной бараниной. Внезапно на дороге возник обвешанный оружием дервиш. Увернувшись от взмаха кривой сабли, Славута выстрелил из пистоля – дервиш как подкошенный, упал на землю. Славута осадил коня, спешился и подошёл к врагу – тот, скорчившись, неподвижно лежал на земле.
Славута огляделся – он находился на площади, возле расшитого золотом зелёного шатра, напротив которого были сложены трофеи, взятые османами три дня назад: шлемы, кирасы, барабаны, ружья, сабли, красно-белые хоругви коронного войска. Чуть поодаль стояли какие-то колья с круглыми навершениями. Славута сделал несколько шагов, как лежавший на земле дервиш неожиданно вскочил и, издав громкий гортанный крик, схватил копьё – Славута в последний момент отклонил удар палашом, и наконечник копья лишь распорол ему бедро. Не чувствуя боли, Славута ударил дервиша по голове палашом – крик оборвался, а под грязной копной волос угас взгляд безумных, исполненных звериной ненависти глаз.
На площади уже появились другие гусары, которые стали спешиваться около кольев. Зажав рукой рану, превозмогая боль, Славута заковылял в том направлении, но на полдороге остановился.
На десятках деревянных кольев были насажены головы поляков и литвинов, погибших два дня назад. Славута старался не смотреть на эти страшные трофеи – но против собственной воли его глаза искали кого-то среди неподвижных, обезображенных до неузнаваемости лиц. Наконец его взгляд упал на почерневшую от крови голову хорунжего Александра Нарбута – мёртвые глаза были неподвижны, волосы слиплись от засохшей грязи, лицо пересекал шрам от сабельного удара, верхняя губа отрублена, передние зубы выбиты… Всё коронное войско с омерзением и яростью созерцали мрачную картину недавнего триумфа Османской империи.
И в этот миг ударили первые молнии, и на землю обрушился ливень, словно смывая пролитую человеческую кровь …
Глава XXIII. Видение
Княгиня в задумчивости сидела перед шахматным столиком – подарком Яна Третьего.
Серебряные фигурки, представляющие польскую стороны, были украшены позолотой. Пешки представляли собой жолнеров – с ружьями, копьями, алебардами, пистолями, офицеры – коронного и литовского гетманов, кони – крылатых гусаров, туры – крепостные башни, а позолоченные король и ферзь были выполнены в виде короля Яна III и королевы Марыси. Фигурки противоположной стороны представляли войско Оттоманской империи и были отделаны чернением. Пешки-янычары размахивали кривыми ятаганами, офицеры были выполнены в виде пашей, конники держали в руках бунчуки, туры были выполнены в виде минаретов, а король и ферзь представляли собой обрюзгшие фигурки султана и султанши, под которыми, вероятно, подразумевались Мехмед IV и одна из его многочисленных наложниц. Катажина любила эти шахматы, и время от времени разыгрывала сама с собой партии, в которых победу неизменно одерживала польская сторона. Но сегодня игра явно не клеилась – княгиня, погружённая в мысли, бесцельно переставляла фигурки на доске. Наконец, встав с кресла, она подошла к окну и распахнула его – вечерняя майская прохлада освежающей волной хлынула в душную, пропитанную запахом свечей спальню.
За озером мерцали огни фальварка. Тучи, затягивающие небо, подсвечивались лучами заходящего солнца в алый, фиолетовый и розовый цвета. Огненный зигзаг разрезал небо, вдали что-то заворчало, на землю упали первые капли дождя. Порыв ветра колыхнул верхушки деревьев, и опавшая листва закружилась в воздушном вихре.
Катажина откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, стараясь ни о чём не думать. Но душа не успокаивалась – так или иначе, княгиня думала о том зрелище, свидетельницей которого ей предстоит стать завтра.
Не она ли, Катажина Радзивилл, подвела дело к эшафоту? И какой ответ даст она в час Страшного суда? Сотворив крёстное знамение, княгиня взяла в руки старинную рукописную Библию в тёмном кожаном переплёте. Открыв наугад страницу, княгиня прочла: “et tunc confitebor illis quia numquam novi vos discedite a me qui operamini iniquitatem” [44].
От прочитанного княгиня невольно вздрогнула – она положила Библию обратно на стол и подошла к окну.
Второй раз молния ударила ближе, капли с яростью застучали в стёкла. Огненная стрела пополам расколола небо, раздался сильный удар грома. В комнате стало светлее – на другой стороне пруда запылало зажжённое молнией дерево.
Княгиня снова перекрестилась и опустилась в кресло.
За стенами замка уже бушевала стихия – ветер срывал листву, ломал сучья деревьев, завывал в печных трубах, на землю лились потоки воды, небо то и дело озарялась яростными всполохами огня. Но гроза вскоре стала стихать, удары грома стали глуше. Комната вновь погрузилась во мрак, лишь изредка озаряясь неярким фиолетовым светом. За окном монотонно шумел дождь, по стенам причудливыми силуэтами плясали тени.
