Корпорация и двадцатый век. История американского делового предпринимательства - Richard N. Langlois;

Аналитическое упражнение по сопоставлению относительных издержек альтернативных организационных форм получило название сравнительно-институционального анализа. Почти во всей обширной литературе, появившейся после Коуза, под таким анализом понималось сравнение полностью сформированных версий изучаемых организационных структур. Оливер Уильямсон, который впоследствии получил свою Нобелевскую премию, заявил, что "в начале были рынки", что он имел в виду не как антропологическое утверждение, а как методологическое предписание сравнивать идеальный тип полностью сформированных рынков с идеальными типами альтернативных организационных структур. 16. Я давно настаиваю на том, что, хотя сравнение идеальных типов часто может быть ценным аналитическим упражнением, оно так же часто может ввести в заблуждение и затушевать реальные организационные проблемы истории. 17 В начале очень часто не было рынков, или, во всяком случае, рынков, соответствующих быстро меняющемуся относительному дефициту и инновационным новым технологиям. Рынки не существуют сами по себе. Они требуют наличия базовой структуры институтов, поддерживающих рынок. Это могут быть правовые и регулирующие структуры, а также дополняющие и поддерживающие их рыночные системы, в частности, финансовые рынки. Когда экономические изменения требуют системной перестройки экономической деятельности, существующие институты, поддерживающие рынок, могут оказаться не в состоянии адаптироваться так же быстро, как административная координация. Интеграция иногда позволяет преодолеть динамические транзакционные издержки экономических изменений, фактически создавая необходимые вспомогательные институты внутри фирмы.

Исторически обусловленная версия сравнительно-институционального анализа помогает нам понять, что вполне может быть центральным организационным парадоксом двадцатого века. В конце девятнадцатого века растущие рынки и снижение транспортных и коммуникационных издержек привели к усилению интеграции. Однако в конце двадцатого века еще более обширные рынки и гораздо более низкие транспортные и коммуникационные расходы привели к меньшей интеграции. Разрешение парадокса, как я утверждаю, заключается в том, что в конце XX века институты, поддерживающие рынок, включая финансовые рынки, развились до такой степени, что могли поддерживать гораздо более децентрализованный способ создания и управления даже высокопроизводительным производством и распределением.

Рассмотрим, что можно считать хрестоматийным сравнением, предприятия Густавуса Свифта в XIX веке и Майкла Делла в XX веке. 18 Оба предпринимателя создали высокопроизводительные системы производства и дистрибуции. В отличие от Свифта, которому для создания своей системы потребовалась вертикальная интеграция, Делл мог подключиться к уже существующим возможностям, доступным на рынке. На самом деле Делл добился успеха не благодаря использованию рынка, а именно потому, что использовал его. 19 Помимо толстых рынков компьютерных комплектующих, Делл мог воспользоваться тем, что Джордж Стиглер называл "общими специальностями": Свифту пришлось стать производителем железнодорожных вагонов, чтобы перевозить свое охлажденное мясо, тогда как Делл мог просто нанять Federal Express или UPS для доставки персональных компьютеров. 20

Если, как я утверждаю, эволюция институтов, поддерживающих рынок, имеет тенденцию смещать коасовские расчеты в сторону рынков и от административной координации, то почему так долго не удавалось уничтожить управленческую корпорацию? Календарное время шло, но рынки и поддерживающие их институты, похоже, не догоняли. "Действительно, - писал Чандлер, - годы после Второй мировой войны ознаменовали триумф современного делового предпринимательства". 21 В середине века интеграция производителей, казалось, скорее увеличивалась, чем уменьшалась. 22 А в начале 1960-х годов крупные корпорации начала века не только продолжали доминировать в списке Fortune 500, но и, похоже, укрепились в нем более прочно, чем когда-либо. 23 Почему?

Возможно, мы можем списать это на инерцию - то, что часто грандиозно, хотя и неточно, называют зависимостью от пути. Как только система американского предпринимательства вышла на траекторию управленческого контроля, ее поддержал своего рода организационный импульс. Как выразился Чандлер, используя слова Вернера Зомбарта, "современное деловое предприятие обрело "собственную жизнь". " 24 Возможно, это лишь часть истории. Но главный тезис этой книги заключается в том, что другие, более мощные силы объясняют длительное господство управленческой корпорации в середине двадцатого века. Одна из них должна быть очевидной для любого, кто оглядывается на это столетие: в его центре были великие катастрофы - война, депрессия и война. Другим, часто сопутствующим фактором была государственная политика, в основном, но не только, в форме регулирования, антимонопольного законодательства, интеллектуальной собственности и промышленной политики, которая иногда намеренно, иногда непреднамеренно укрепляла крупную управленческую корпорацию и изолировала ее от импульсов перемен.

Особенно в Европе, период с 1914 по 1946 год, казалось, слился в одну катастрофу. Уинстон Черчилль и Шарль де Голль были среди тех, кто говорил о "второй Тридцатилетней войне". 25 Однако середина века была аномальной не только в плане тридцати лет. Весь период с 1914 по 1973 год или около того был отрывом от четкой тенденции глобализации и рыночной интеграции, начавшейся по крайней мере еще в 1820-х годах. 26 Дейрдре Макклоски называет весь период 1914-1989 годов, от начала Первой мировой войны до окончания холодной войны, "Великой европейской гражданской войной". 27 Некоторые известные авторы, пишущие в контексте проблемы неравенства доходов, обратили внимание на то, насколько необычными и примечательными были средние годы столетия. По мнению Уолтера Шайделя, период 1914-1973 годов был "великим сжатием", а по мнению Питера Линдерта и Джеффри Уильямсона - "величайшим выравниванием всех времен". 28 Это сжатие и выравнивание были результатом депрессии, а также мощного государственного вмешательства в экономику в ответ на депрессию и войну. 29 Обе войны были разрушительными "тотальными" войнами, в которых участвовали не военные специалисты, а целые общества. Как солдаты были призваны в армию, так и гражданский труд и капитал. Богатые - то есть бизнес и промышленность - пострадали от высоких предельных ставок подоходного налога, новых налогов на "сверхприбыль" и скрытого налога на инфляцию. Политическая реакция на Великую депрессию заимствовала, развивала и предвосхищала многие институциональные структуры военного времени. По-своему Новый курс стал своего рода тотальной войной, в которой политические способы распределения ресурсов противопоставлялись рыночным.

Некоторые из катаклизмов, произошедших в середине века, были результатом действия макроэкономических сил, и еще одна тема этой книги заключается в том, что такие силы имели гораздо большее значение для организации промышленности, чем обычно признается. Как я подробно рассказываю, Депрессия разрушила институты, поддерживающие рынок, и внутренняя институциональная структура фирмы была вынуждена компенсировать это. Регулятивная политика Нового курса была особенно сильна в укреплении и фиксации организационной формы крупной корпорации. Во время Второй мировой войны федеральное правительство контролировало рынки и зачастую вытесняло их, а военные закупки способствовали развитию управленческих предприятий. В течение всего периода с начала Первой мировой войны до конца Второй мировой войны - если не брать в расчет десятилетие 1920-х годов, которое