Ренессанс - Уильям Джеймс Дюрант
Ренан назвал его "первым современным человеком", который "открыл на латинском Западе нежное чувство к античной культуре".7 Это не подходит для определения современности, которая не просто заново открыла классический мир, но заменила сверхъестественное естественным в качестве центра человеческих забот. В этом смысле Петрарка тоже заслуживает эпитета "современный"; ведь хотя он был в меру набожен и иногда беспокоился о загробной жизни, его возрождение интереса к античности способствовало тому, что Ренессанс сделал акцент на человеке и земле, на законности чувственных удовольствий и на смертной славе как замене личного бессмертия. Петрарка симпатизировал средневековым взглядам и в своих диалогах De contemptu mundi позволил святому Августину хорошо их изложить; но в этих воображаемых беседах он выставил себя защитником светской культуры и земной славы. Хотя Петрарке было уже семнадцать лет, когда умер Данте, между их настроениями пролегла пропасть. По общему признанию, он был первым гуманистом, первым писателем, ясно и убедительно выразившим право человека заниматься этой жизнью, наслаждаться и приумножать ее красоты и трудиться, чтобы заслужить благо для потомков. Он был отцом эпохи Возрождения.
II. НЕАПОЛЬ И БОККАЧЧО
В Воклюзе Петрарка начал поэму, которой он стремился соперничать с Вергилием, - эпос "Африка", посвященный освобождению Италии благодаря победе Сципиона Африканского над Ганнибалом. Как и гуманисты столетия после него, он выбрал в качестве языка латынь, а не итальянский, как Данте; он хотел, чтобы его понимал весь грамотный западный мир. По мере работы над поэмой он все больше сомневался в ее достоинствах; он так и не закончил ее и не опубликовал. Пока он был поглощен латинскими гекзаметрами, его итальянская "Канцоньере" распространяла его славу по Италии, а перевод пронес его имя по Франции. В 1340 году - не без некоторых хитрых манипуляций с его стороны8- к нему поступили два приглашения: одно от Римского сената, другое от Парижского университета - прибыть и получить из их рук лавровый венец поэта. Он принял предложение сената и предложение Роберта Мудрого остановиться по пути в Неаполе.
После свержения Фридриха II и Гогенштауфенов оружием и дипломатией Папы Римского, его Регно - Италия к югу от Папских земель - была передана Анжуйскому дому в лице Карла, графа Прованского. Карл правил как король Неаполя и Сицилии; его сын Карл II уступил Сицилию Арагонскому дому; его внук Роберт, хотя и потерпел неудачу в войне за возвращение Сицилии, заслужил свой титул благодаря грамотному управлению, мудрой дипломатии и разборчивому покровительству литературе и искусству. Королевство было бедно промышленностью, а в сельском хозяйстве господствовали близорукие землевладельцы, которые, как и сейчас, эксплуатировали крестьянство на грани революции; но торговля Неаполя приносила двору доход, благодаря которому королевский Кастель Нуово оглашался частыми празднествами. Зажиточные люди подражали двору, браки превращались в пышные церемонии, периодические регаты оживляли историческую бухту, а на городской площади молодые клинки сражались в опасных турнирах, пока их украшенные гирляндами дамы улыбались им с балконов. Жизнь в Неаполе была приятной, нравы - распущенными, женщины - красивыми и доступными, а поэты находили в этой атмосфере амурных похождений множество тем и стимулов для своих стихов. В Неаполе сформировался Боккаччо.
Джованни начал свою жизнь в Париже как непредусмотренный результат сердечной связи между его отцом, флорентийским купцом, и французской девушкой с сомнительным именем и моралью;9 Возможно, его незаконнорожденность и полуфранцузское происхождение определили его характер и историю. В младенчестве он был привезен в Чертальдо, недалеко от Флоренции, и провел несчастное детство под властью мачехи. В возрасте десяти лет (1323) его отправили в Неаполь, где он стал подмастерьем в финансовой и торговой карьере. Он научился ненавидеть бизнес, как Петрарка ненавидел закон; он объявил, что предпочитает бедность и поэзию, потерял душу в Овидии, пировал на Метаморфозах и Героидах и выучил наизусть большую часть Ars amandi, где, как он писал, "величайший из поэтов показывает, как священный огонь Венеры можно заставить гореть в самой холодной груди".10 Отец, не сумев заставить его любить деньги больше, чем красоту, разрешил ему бросить дела при условии, что он будет изучать каноническое право. Боккаччо согласился, но он уже созрел для романтики.
Самой прекрасной дамой в Неаполе была Мария д'Аквино. Она была родной дочерью короля Роберта Мудрого,11 Но муж ее матери принял ее как собственного ребенка. Она получила образование в монастыре и в пятнадцать лет была выдана замуж за графа Аквино, но нашла его несоответствующим ее потребностям. Она поощряла череду любовников, чтобы восполнить его недостаток и потратить их средства на ее украшения. Боккаччо впервые увидел ее на мессе в Страстную субботу (1331 г.) через четыре Пасхи после того, как Петрарка открыл Лауру под столь же священной эгидой. Она показалась ему прекраснее Афродиты; в мире не было ничего прекраснее ее белокурых волос, ничего более манящего, чем ее плутовские глаза. Он называл ее Фьямметта - Маленькое пламя - и жаждал сгореть в ее огне. Он забыл о каноническом праве, забыл все заповеди, которые когда-либо изучал; месяцами он думал только о том, как бы оказаться рядом с ней. Он ходил в церковь только в надежде, что она появится; он прогуливался по улице перед ее окном; он отправлялся в Байи, услышав, что она там. Пять лет он преследовал ее; она позволяла ему ждать, пока другие кошельки не опустеют; затем она позволила ему убедить ее. Год дорогостоящих свиданий притупил остроту адюльтера; она жаловалась, что он заглядывается на других женщин; кроме того, его средства иссякли. Маленькое пламя искало другую пищу, а Боккаччо ушел в поэзию.
Вероятно, он читал "Канцоньере" Петрарки и "Vita Nuova" Данте; его первые стихи были похожи на них - сонеты о тоске, сгорающей, клокочущей любви. Большинство из них было адресовано Фьямметте, некоторые воспевали меньшее пламя. Для нее он написал длинную и тоскливую прозаическую версию средневекового романа "Флер и Бланфлер" - "Филокоп". Более прекрасной была его "Филострато"; в ней он в светлых стихах рассказал, как Крисеида поклялась в вечной верности Троилу, попала в плен к грекам и вскоре отдалась Диомеду на том основании, что он был так "высок, силен и прекрасен" и находился под рукой. Для своего произведения Боккаччо выбрал восьмистрочную строфу -ottava rima - которая стала формой для Пульчи, Боярдо и Ариосто. Это
