Все, что я знаю о любви. Как пережить самые важные годы и не чокнуться - Долли Олдертон
Я была на грани нервного срыва перед наступающим тридцатилетием. Благодаря моим друзьям, которым исполнилось тридцать лет раньше, у меня было много времени, чтобы подготовиться к этому. Я имела непозволительную роскошь родиться 31 августа – тот период, когда чувствуется последнее дыхание уходящих каникул перед учебным годом – все говорит о том, что я всегда буду самой молодой среди моих друзей. Когда я училась в школе, это было трагедией – к тому времени, как наступал мой долгожданный день рождения, у всех он уже прошел. Никто не хотел приходить на мой «Barbies and Bikers», костюмированный тринадцатый день рождения в ратуше в Ист Финчли – потому что они танцевали под «Saturday Night» группы Whigfield. Но что это касается тридцатилетия, то я благодарна, что среди друзей мой день рождения – последний.
В ночь, когда Белле исполнялся тридцать один год, а до моего тридцатилетия оставалось три недели, во время девичника в Португалии она жаловалась мне в ванной на вилле.
– Тридцать один гораздо сложнее, чем тридцать, – сказала она, сидя на краю ванной, слушая, как Индия вместе с Эй Джей смешивают лед с упаковкой крема Nivea Factor 30 на кухне, чтобы сделать алкогольный коктейль «Кайпиринья». – Знаешь, все те вещи, которые раньше звучали пугающе, сейчас, в тридцать один год, выглядят абсолютно нормально.
– Например? – спросила я.
– Например… – она задумалась. – Например, Калебу тридцать один год, и он основатель компании, которая разрабатывает программное обеспечение и в этом году стала известна общественности. Или, другой пример, – Келли, тридцать один год, – мама близнецов, мальчика и девочки.
– Да, – согласилась я удрученно. – Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.
– Что бы мы ни делали, ничто больше не кажется странным. Ничто не кажется уже каким-то выдающимся, стремительным достижением. Это просто то, что мы должны сделать. – Она наклонилась вперед и схватилась за голову, ее длинные, светлые волосы упали перед лицом. – Тридцать один год, – повторила она так, словно это было иностранное слово, которое она училась произносить. – Какие мы в тридцать один? Я смотрю на нас, и мне сложно увидеть это. Я не могу представить людей, которым тридцать лет и более. – Последовала долгая пауза, пока я не ответила ей.
– Ну, если ты почувствуешь себя лучше, – сказала я, собирая её волосы в хвост, – я однозначно не чувствую себя тридцатилетней. – Она посмотрела на меня, ее глаза застыли. – Мне до сих пор двадцать девять лет… поэтому …
– Как ты могла так поступить со мной? Именно сегодня ночью?
Я поняла, что она имела в виду. Но, тем не менее, я не могла поверить в это.
Мы устроили тридцать первый день рождения Фарли в моей квартире, через неделю после моего тридцатилетия, и в тот момент, когда я распаковывала ингредиенты для ее праздничного торта, две большие свечки выпали из сумки для покупок на кухонную стойку. Они выпали в неправильной последовательности и сложились в число тринадцать. Я подумала о вечеринке в честь ее тринадцатилетия, которая проходила в церковном зале в городе Буши[56]. На ней было розовое платье с блестками от Miss Selfridge, и когда я приехала, она улыбнулась мне, показав свои брекеты, и обняла с таким облегчением, которое испытывает нервный именинник (и с возрастом это волнение не проходит). Я думала о нас как о тринадцатилетних подростках, которые бездельничают на бежевом ковре моих родителей в одинаковых футболках от Pineapple Dance Studio, поедающих Doritos[57] из огромной упаковки при просмотре романтических комедий Норы Эфрон и обсуждающих качества, которые непременно должны быть у идеального парня. Я поменяла свечки так, что они сложились в цифру тридцать один на кухонной стойке, и пристально смотрела на них, пытаясь отчаянно почувствовать быстротечность времени. Затем я снова поменяла цифры местами и посмотрела на них немного дольше. Я до сих пор чувствовала себя так, словно мы были очень близко к тринадцатилетнему возрасту, но уже прошла половина этого времени.
Я часто слышала, как женатые люди говорят, что они никогда не замечают процесс старения друг друга, так называемая магия выживания сродни шекспировской комедии – она характерна для пар, состоящих в длительных отношениях. Они видят лишь лицо, в которое влюбились в самом начале их совместного пути. Мне кажется, то же самое происходит у меня с друзьями. Для меня мы остались в том возрасте, когда познакомились.
Тридцатый день рождения Лаурен был на семь месяцев раньше моего. В этот день некоторые из нас пришли к ней домой в полдень расставить столы в центре гостиной, надуть шарики и приготовить лазанью.
– Какие ощущения, подружка? – спросила я ее после ужина, когда курила в окно на кухне.
– Честно? – спросила она, пыхтя вейпом. (Сейчас люди стали курить вейп – все бесятся, когда речь заходит о курении после тридцати, из-за вымышленной сплетни, что врачи из национальной системы здравоохранения «не считают», что сигареты приносят вред в двадцать лет, но после тридцати – всё меняется. Лаурен так часто посещает местный магазин с вейпами, что весь персонал встречает ее как Фонза[58]. Она оставляет за собой шлейф пирога с яблоками и корицей и облако испаряющегося дыма. – Это ужасно, это действительно ужасно.
– Что?! – спросила я возмущенно. – Все говорят, что ты испытываешь невероятное облегчение, и в двадцать лет ты чувствуешь себя гораздо хуже, чем в тридцать.
– Нет, – ответила она. – Нет, так не может быть. Последние годы я пыталась понять, что из себя представляет жизнь в тридцать лет, я словно занималась туризмом, практически подготовила себя к этому. Я погружалась и выходила из этого состояния. Я проходила испытание.
– Например, – спросила я.
– Например… Не знаю, например взять паузу и поехать на выходные в Котсуолдс[59].
– Понимаю, – ответила я. – Или нанять уборщицу, которая будет приходить раз в месяц.
– Именно! Купить утюг или вступить в книжный клуб. Но сегодня я осознала, что я больше не турист. Я не смогу больше спокойно, словно отправиться в отпуск, вернуться в свои тридцать, а затем назад в жалкую безнадегу моих двадцати. Сейчас я действительно нахожусь здесь.
– О боже, – ответила я, когда острота ее слов надавила на меня. – Ты никогда не сможешь … уехать. Ты резидент. Такое ощущение, что вся ироничность взрослой жизни исчезла.
– Именно! Когда мы раньше выращивали траву на подоконнике на кухне, люди думали, что это своего рода кич и это мило. Тогда как сейчас…
– Ты просто превратился в скучного человека в тридцать с чем-то лет, –
