Опасный метод лечения шизофрении - Сабина Шпильрейн
И эта глава также нам показала, что становление проистекает из деструкции; и здесь производитель – дарящий жизнь – бог превращался в ребенка, который возвращается обратно в чрево матери. Смерть сама по себе ужасна, смерть на службе сексуального инстинкта, то есть как его разрушающий компонент, ведущий к становлению, приносит благо. Вечная же жизнь не приносит человеку блага; это мы видим также в легенде об источнике жизни. Я привожу соответствующее место из сказания об Александре (по Фридлендеру): повар Александра случайно достиг искомого источника; он хотел ополоснуть в воде соленую рыбу, как внезапно рыба ожила и от него ускользнула. Повар сам купается в той же воде и благодаря этому приобретает бессмертие, но оно ему не приносит ничего хорошего: царь, которому он рассказывает про это чудо, приходит в ярость от того, что не узнал о нем раньше, и приказывает повара, которого нельзя убить, бросить в озеро. Повар становится опасным демоном озера, которому (по другим легендам) также приносят жертвы. Повар, желавший достичь бессмертия, получает наказание, заключающееся в том, что он опять попадает в воду, то есть в древнейший, первоначальный элемент (чрево матери)201, и его жизненная сила, не находящая деструкции, действует опасно разрушающе. Аналог повару мы встретили в растении андрогине или в опасных земляных человечках, которые еще не пришли к рождению. Убивая опасную траву, ее делают благой (убивать = рождение). Еще один аналог беспокойно яростному в воде повару – это Летучий голландец. Фридлендеру тоже пришла в голову эта аналогия. Согласно Графу202, это неутомимое плавание Голландца под парусами взад и вперед выражает его душевное состояние, в котором он напрасно тоскует по соответствующему объекту. Повар тоскует по смерти, а Летучий голландец нам показывает, что смерть, к которой он стремится – это эротическая смерть, ведущая к новому становлению, так как Сента и Голландец поднимаются из волн, обнявшись.
«По старым преданиям Адам получил при своем уходе из рая не палку (= древо жизни по Вюнше), а геомантическое кольцо с мировым крестом (® < 5), которое он передал своим потомкам. Через них он попал в Египет и рассматривался как тайна всякой науки»203.
На место древа жизни становится – по Вюнше – кольцо. Кольцо как древо является, следовательно, символом генезиса. Вюнше здесь обращает внимание на место в «Рейнеке-лисе» Гете204 (песнь 10), где сказано о золотом кольце с тремя выгравированными еврейскими словами, предназначавшимися, по словам лиса, королю: три выгравированных имени принес Сет набожный, вернувшийся из рая, где он искал масло милосердия. Как мы знаем, Сиф приносит три яблочных семечка или три отростка из рая, из которых потом развивается дерево жизни, три выгравированных в кольце слова, следовательно, это символы дарящей жизнь силы кольца205. Так, кольцо в «Песни о Нибелунгах» становится нам ближе в своем значении как символ зачатия и нового созидания, жизненной силы, приведшей к гибели.
Мир может быть освобожден лишь тогда, когда жизнь возвращается к истоку, что символически представляется так, что кольцо (жизнь) возвращается на место своего происхождения, из которого оно было взято.
В этой второй части я ограничила себя некоторыми попытками с целью проиллюстрировать на основании различных примеров применимость рассмотренных в первой части воззрений на мифологию. Доказательство должно быть оставлено для более обширного, более глубокого исследования, равно как и некоторые современные психологические или мифологические образования в своем деструктивном компоненте сексуальности следует отложить на потом. Я думаю, однако, что мои примеры показывают достаточно ясно, что соответственно биологическим фактам и влечение размножения психологически также состоит из двух антагонистических компонентов и, следовательно, в равной мере является влечением становления и влечением разрушения.
Вклад в познание детской души
(1912) 1. Анализ девочки
Мои родители, особенно мать, гордились «чистотой» и «наивностью» их дочери; также и мои подруги не хотели «загрязнять» меня просветительскими вопросами. В гимназии из соображений хорошего воспитания не рассматривались вопросы оплодотворения у животных. В конце концов, я нравилась сама себе со своей «невинностью» и боялась оскверниться посредством познания. Произошло так, что лишь поступив в университет, на занятиях по зоологии я узнала кое-что о сексуальных отношениях.
Во время семестра в клинике я испытала известный всем начинающим страх перед болезнями, но мне бросилось в глаза, что мой страх обладает чем-то специфическим: я боялась лишь нескольких инфекционных болезней, которые я персонифицировала. Например, в моем представлении чума была темной фигурой с красными, горящими глазами и т. п. Я знала, что этот вид страха исходит из моего детства. До 6–7 мне не был страшен «ни один черт». Благодаря храбрости меня всегда ставили в пример моему брату, и я пользовалась этим, когда насмехалась над ним, выскакивала из темного укрытия или рассказывала ему страшные истории. У меня была богатая фантазия: я была богиней и правила мощной империей; я обладала силой, которую я называла «силой полета», так как я образовала это слово от французского глагола «parter» = летать. Данный несуществующий глагол – это, вероятно, продукт от глаголов «partir» = уходить прочь и «porter»=носить. Таким образом и получилась уносящая меня прочь сила. При помощи этой силы я могла узнать все и достичь всего, что хотела. И если я лишь косвенно думала о реальности моей фантазии, то все равно это выглядело слишком привлекательно, чтобы не думать об этом: «Авраам»206 все-таки явился на небеса живым, почему такое чудо не могло произойти со мной? Я обладала никому не известной силой и определенно была избрана богом. Родители ничего не знали об этой части моей душевной жизни, хотя я была убеждена, что ничего не скрывала от них; я не считала это чем-то особенно важным и опасалась, что взрослые будут смеяться надо мной. Во мне всегда жил критик, которому была известна разница между реальностью и фантазией. К этому времени я не
