Руссо и Революция. История цивилизации во Франции, Англии и Германии от 1756 г. до 1756 г. и в остальной Европе от 1715 г. до 1789 г. - Уильям Джеймс Дюрант
Теперь каждый знатный человек в Бате желал работать с Гейнсборо. Но "я устал от портретов, - сказал он другу, - и очень хочу взять свою виолу-да-гамбу и уехать в какую-нибудь милую деревушку, где я смогу рисовать ландскипы и наслаждаться концом жизни в тишине и покое".52 Вместо этого он переехал в Лондон (1774) и снял роскошные комнаты в Шомберг-хаусе, Пэлл-Мэлл, за 300 фунтов в год; он не собирался уступать Рейнольдсу. Он поссорился с Академией по поводу вывешивания своих картин; в течение четырех лет (1773-77) он отказывался выставляться там, а после 1783 года его новые работы можно было увидеть только на ежегодном открытии его студии. Художественные критики начали немилосердную войну сравнений между Рейнольдсом и Гейнсборо; Рейнольдс в целом был признан лучшим, но королевская семья отдавала предпочтение Гейнсборо, и он написал их всех. Вскоре половина голубых кровей Англии стекалась в Шомберг-Хаус в поисках шаткого бессмертия красок. Теперь Гейнсборо изображал Шеридана, Берка, Джонсона, Франклина, Блэкстоуна, Питта II, Клайва... Чтобы утвердиться и платить за аренду, ему пришлось смириться с портретной живописью.
Его натурщикам было трудно угодить. Один лорд, позировавший ему, надел на себя все покровы; Гейнсборо отослал его не нарисованным. Черты лица Гаррика были настолько подвижны и изменчивы (а именно в этом заключалась половина секрета его актерского превосходства), что художник не мог найти выражения, которое длилось бы достаточно долго, чтобы раскрыть человека. Та же проблема возникла у него и с соперником Гаррика Сэмюэлем Футом. "Гниют, как пара плутов, - восклицал Гейнсборо, - у них все лица, кроме их собственных".53 С миссис Сиддонс он столкнулся с другой проблемой: "Черт бы побрал ваш нос, мадам! Ему нет конца".54 С женщинами у него получалось лучше всего; он сильно чувствовал их сексуальное влечение, но сублимировал его в поэзию мягких тонов и мечтательных глаз.
Когда ему позволяло его дорогое заведение, он писал пейзажи, на которые не было большого спроса. Часто он помещал своих натурщиков или натурщиц на фоне деревенской сцены, как, например, в картине "Роберт Эндрюс и его жена" (принесшей 364 000 долларов на аукционе в 1960 году). Слишком занятой, чтобы идти и делать наброски перед лицом живой природы, он приносил в свою студию пни, сорняки, ветки, цветы, животных и расставлял их - с наряженными куклами, которые служили людьми - в виде табло;55 Из этих предметов, из своих воспоминаний и воображения он писал пейзажи. В них присутствовала некоторая искусственность, формализм и регулярность, редко встречающиеся в природе, но даже при этом результат передавал атмосферу сельского благоухания и покоя. В более поздние годы он написал несколько "фантазийных картин", в которых он не претендовал на реализм, но потакал своему романтическому нраву; одна из них, "Коттеджная девушка с собакой и кувшином", обладает всеми чувствами "Разбитого кувшина" Грёза; обе были написаны в 1785 году.56
Только художник может оценить достоинства Гейнсборо. В свое время он был поставлен ниже Рейнольдса; его рисунок критиковали как небрежный, композицию - как лишенную единства, фигуры - как неправильно позирующие; но сам Рейнольдс хвалил мерцающий блеск колорита своего соперника. В работах Гейнсборо была поэзия и музыка, которую великий портретист не мог понять. Рейнольдс обладал более мужественным интеллектом и преуспел в изображении мужчин; Гейнсборо был более романтичным духом и предпочитал рисовать женщин и мальчиков. Ему не хватало классического образования, которое Рейнольдс получил в Италии, не хватало стимулирующих ассоциаций, которые обогащали ум и искусство Рейнольдса. Гейнсборо мало читал, у него было мало интеллектуальных интересов, он сторонился круга умников, которые собирались вокруг Джонсона. Он был щедр, но импульсивен и критичен; он никогда не смог бы терпеливо выслушивать лекции Рейнольдса или указы Джонсона. Тем не менее он до конца сохранил дружбу с Шериданом.
С возрастом он стал меланхоличным, ведь романтический дух, если он не религиозен, беспомощен перед лицом смерти. Во многих пейзажах Гейнсборо мертвое дерево, как память о смерти, стоит на фоне богатой листвы и пышной травы. Вероятно, он догадывался, что его поглощает рак, и испытывал нарастающую горечь при мысли о столь длительной агонии. За несколько дней до смерти он написал Рейнольдсу примирительное письмо и попросил пожилого человека навестить его. Рейнольдс пришел, и двое мужчин, которые не столько ссорились, сколько были предметом споров меньших людей, завязали дружескую беседу. При расставании Гейнсборо заметил: "Прощайте, пока мы не встретимся в будущем, Вандик в нашей компании".57 Он умер 2 августа 1788 года, на шестьдесят первом году жизни.
Рейнольдс вместе с Шериданом отнес тело в церковный двор Кью. Четыре месяца спустя Рейнольдс в своем "Четырнадцатом рассуждении" воздал ему должное. Он откровенно отметил как недостатки, так и достоинства работ Гейнсборо, но добавил: "Если когда-нибудь эта нация породит гения, достаточного для того, чтобы мы получили почетное звание английской школы, имя Гейнсборо будет передано потомкам в истории искусства в числе самых первых представителей этого восходящего имени".58
Джордж Ромни стремился достичь популярности Рейнольдса и Гейнсборо, но недостатки образования, здоровья и характера удерживали его на более скромной роли. Не получив образования после двенадцати лет, он до девятнадцати лет работал в столярной мастерской своего отца в Ланкашире. Благодаря своим рисункам он получил уроки живописи от местного негодяя. В двадцать два года он серьезно заболел; выздоровев, он женился на сиделке; вскоре он оставил ее в поисках своего состояния; он видел ее только дважды за следующие тридцать семь лет, но посылал ей часть своего заработка. Он заработал достаточно, чтобы посетить Париж и Рим, где на него оказало влияние неоклассическое направление. Вернувшись в Лондон, он привлек покровителей своей способностью облекать натурщиков в изящество и достоинство. Одной из них была Эмма Лайон, будущая леди Гамильтон; Ромни был настолько очарован ее красотой, что изображал ее в образах богини, Кассандры, Цирцеи, Магдалины, Жанны д'Арк и святой. В 1782 году он
