Почему нет? - Алекс Хилл
Не знаю, сколько еще проходит времени, но слезы все льются. Горестные и жалкие. Сумерки окутывают базу мягкой светящейся дымкой, а отвращение к себе превышает все допустимые нормы. Вытираю глаза, чтобы прояснить взгляд. Какой в этом смысл? Что изменится? Все кончено, во всех смыслах этого слова. Фантазии о чудесном воскрешении чувств рассыпаются прахом, и я беру в руки мобильный, принимая последнее поражение. Захожу в список контактов и меняю тот, который не трогала последние восемь лет. Никаких смайликов, только имя. Имя, которое навсегда станет для меня триггерным. Затем открываю приложение «Госуслуг», нахожу заявление о расторжении брака и ставлю на нем электронную подпись. И правда удобно, в загсе бы вряд ли кто-то оценил мою истерику.
Шумно выдыхаю сквозь расслабленные губы. Еще раз и еще. Жду, когда полегчает, но тщетно. Умом понимаю, что ситуация не смертельная, я во многом сама ее спровоцировала, но маленькая девочка, которая живет в самом укромном уголке сознания, где по розовым облакам прыгают радужные пони, бьется в припадке, и я вместе с ней. Ее обманули. Ее предали.
«Никогда. Больше никогда… – повторяю мысленно. – Не хочу. Не могу. Это ужасно. Лучше уж буду одна. Сама по себе. Никто мне не нужен. Никто».
Хруст и шорох вдруг долетают до ушей, и я настороженно вглядываюсь в раскидистый кустарник. Нетрудно догадаться, кто пошел меня искать. Карина и без того большую часть дня провела как на иголках, нельзя расстраивать ее еще больше. Наскоро смахиваю слезы, пытаясь придать себе не слишком убитый вид.
– Малышка, я… – заговариваю, но мигом прерываюсь, заметив темные короткие волосы среди зелени.
Ярослав выбирается из зарослей, сжимая в руке серую ветровку, и отводит взгляд, будто увидел меня голой, а не зареванной. Вытираю тыльной стороной ладони мокрый нос и опускаю голову. Судя по его реакции, показываться людям мне сейчас точно не стоит.
– Вижу, скамейку ты и сама нашла, – говорит он.
– Угу, – отвечаю я, закрывая глаза.
– Холодает. – Шуршат шаги, и я зажмуриваюсь крепче, когда на плечи опускается мягкая ткань. – Накинь это.
– Спасибо.
– Что-то еще нужно? Я могу принести. Воды или…
– Нет. Ничего.
– Ладно.
Ярослав собирается отступить, и я хватаю ртом воздух, но не знаю, что сказать. Даже не представляю, что чувствую и чего хочу. Паника охватывает мысли, и я чую в ней тухлый запах неконтролируемого страха, будто мне грозит смертельная опасность, причин для которой нет. Дыхание учащается, сердце бьется быстрее, дрожь в руках перерастает в настоящий тремор. Бабушка всегда говорила: «Голову обмануть можно, а вот тело – никогда». И сейчас мое тело просит о том, в чем я сама не хочу себе признаваться. Мне нужна помощь. Нужна поддержка. Сама я не справляюсь.
– Ясь, я… мне уйти? – спрашивает Ярослав.
Нерешительно приподнимаю подбородок, глядя на колени и голени, покрытые татуировками. Хоррор, треш, графика. Смешение стилей невероятное. Черепа, маски, линии, надписи… чего только нет. И кто-то бы сказал, что он идиот и только уродует себя. Я же скажу – смелый парень, который не боится пробовать все, что ему хочется. Хотелось бы и мне так же. Научиться жить без сожалений.
– А можешь остаться? – шепчу я.
– Конечно, – с серьезной готовностью отзывается он и садится рядом, оставив между нами небольшое расстояние.
Ветви ивы покачиваются от ветра с тихим шелестом, где-то вдалеке играет музыка. Вспоминаю слова Ярослава, сказанные мне в машине. Колючий ком вновь подкатывает к горлу, а влажная пелена застилает взгляд.
– Ты был прав, – сознаюсь я, отвернувшись к реке.
– В чем именно?
– В том, что я не могу быть полностью откровенной с родными.
– Ты хочешь их защитить. Хочешь оградить от волнений. В этом нет ничего странного, я прекрасно тебя понимаю.
– Но мне… мне это нужно.
– Значит, стоит найти того, с кем ты сможешь поделиться всем, что тебя тревожит.
Поворачиваю голову, и Ярослав на этот раз бесстрашно встречает мой взгляд. Смотрим друг на друга несколько непростительно долгих секунд. Пытаюсь отыскать подвох, проанализировать риски, но в голове такая каша, что остается опираться только на чувства, которые требуют выхода, требуют быть высказанными. Мне холодно, несмотря на довольно теплый вечер. Холодно внутри, будто северный ветер дует из всех трещин, что оставили после себя мои прошлые отношения.
– Тебе нужен друг, Яся, – говорит Ярослав, и в его словах не слышно никакого подтекста. Это просто факт. А еще предложение из сострадания от парня, который, похоже, слишком добр, чтобы игнорировать чужую боль.
– А что нужно тебе, Яр? У меня ничего нет.
– Это не так. – Он скромно улыбается, чуть склонив голову. – И в любом случае я не веду речь о каком-то бартере.
– Все нормальные отношения – бартер. Дружеские, рабочие, романтические. Ты – мне, я – тебе.
– А я альтруист.
– Значит, и от зарплаты откажешься?
– Не хотелось бы, но даже если ты перестанешь мне платить, я все равно хочу работать в студии.
– Ты сознательно хочешь быть чьей-то жилеткой?
Его темная бровь заметно приподнимается, но взгляд… все такой же простодушный, сочувствующий, безосудительный и лишь чуточку покровительственный. Последнее поражает больше всего, но вместе с этим и успокаивает. Он словно просит: «Доверься. Бояться нечего. Я не обижу».
– Сознательно хочу тебе помочь, – объясняет он. – Если тебе это нужно, конечно.
– Но… почему?
– А почему нет? – Ярослав беспечно пожимает плечами.
Тянущая боль в груди нарастает, и я поджимаю губы, устав от дебатов.
– Было бы неплохо, – произношу не своим голосом.
– И я здесь.
Последние слова растворяются в шелесте листвы. Моя голова тяжелеет, и Ярослав легонько обнимает меня за плечи, позволяя упасть ему на плечо. Мускусный аромат оседает в носу, объятия
