Записки юного боцмана - Анатолий Николаевич Овчинников
Зато каждый понедельник с утра и до обеда на обязательных для всех партполитзанятиях старлей-завхоз часами бубнил цитаты из журнала «Коммунист Вооруженных Сил» о коварных происках НАТО (происки были уже тогда, 50 лет назад, существуют и доныне, многократно усиленные).
В-общем, с криками: «Ратуйте, люди, ратуйте!» — я кинулся бежать к нам в кубрик (он был на корме), по пути призывая всех встречных наших немедленно мчаться в форпик спасать корабль и наши души. И не только наши — на ПКЗ два экипажа с подлодок, днем, правда, почти никого — все на своих лодках, но в кают-компании постоянно отирались какие-то каперанги и кавторанги с гражданскими специалистами, а с ПКЗ на пирс всего один трап-сходня и мгновенно всем не эвакуироваться, разве что сразу за борт. Собрал своих боцманят, годки-старшины отправили своих свободных от вахт и сами тоже рванули спасать ситуацию.
Веники мы охапками вытаскивали на верхнюю палубу, вернее, на бак — пространство в носу корабля на виду у ходовой рубки, — в которой никогда никого из начальства не бывало по причине неприспособленности корабля к самостоятельному передвижению. Я сортировал зеленые еще веники отдельно, слегка пожелтевшие отдельно, а совсем сгнившие и очень горячие — в отход. Но не за борт, опасаясь нагоняя, а дав им остыть, потихоньку относили на баржу с отходами.
Была такая небольшая баржа, её все называли «Улыбка», по мере накопления хлама и отходов, в основном пищевых, её цепляли к буксиру, оттаскивали дальше к выходу из залива-шхеры и там вываливали в море. Туда назначали провинившихся матросов вместо гауптвахты и их так и называли «Командир Улыбки». Но я туда не попал ни разу. Такая вот экология.
Стояло жаркое до +15 северное лето, светило незаходящее солнце и за сутки война с непокорными вениками была победоносно завершена. Спасенную, подсохнувшую их часть затащили обратно в форпик, и я потом долго по три раза на дню ходил контролировал состояние этой биомассы. Да, а многие подгнившие годились на мётла, они же голяки по-морскому — мы же боцмана, нам всё надо!
Ни командир, ни боцман Рагулис, ни, тем более дивизионное начальство, похоже, так и не узнали о грозившей кораблю опасности, и что я его фактически спас и жду хотя бы медаль «За боевые заслуги».
Но, хрен с ней, с медалью, спасибо, что не расстреляли!
Как я закончил флотскую партшколу
В СССР существовала система партийных школ (напомню, что тогда партия была одна-единственная — направляющая, руководящая и всё регулирующая, впрочем, как примерно и сейчас): от Высшей школы при ЦК КПСС, к республиканским, областным и даже районным (наверное), были они и в армии, и на флоте. Эдакая иерархическая структура-медресе как для начинающих коммунистических демагогов, так и для уже матерых членов с задачей доведения их до академического уровня. Но рассказ мой вовсе не о них, а о том, как я однажды сдавал выпускной экзамен в такой партшколе за другого человека по чужому военному билету.
70-е годы, Северный флот, г. Североморск-8, губа Нерпичья, 7-я дивизия 1-й флотилии АПЛ, плавказарма ПКЗ-13 «Ветлуга» — я опять всё о ней. Команда этой гостиницы на воде была невелика — до 40 человек, включая трех офицеров и двух мичманов, остальные — матросики разных сроков срочной службы и совершенно различных национальностей. Сейчас, когда вспоминаю этот интернационал — мама дорогая! — кого там только не было: весь Советский Союз в одном флаконе. От прибалтов и западенцев до узбеков и казахов (бурятов и якутов у нас тогда не было — врать не буду). Был даже один табарасанец — никто не знает, что это за нация, а я с той поры знаю — это одно из 100 племен в Дагестане со своим языком и менталитетом, который никак не хотел вписываться в реалии советского ВМФ, да и всего социалистического строя. Это был просто дикий горец, вырванный из родной стихии на другой конец света во льды и полярное сияние. Ни к чему его приспособить не удалось, он просто не мог понять где находится и зачем все это, зачем ему эта железная тюрьма? — и он при первой возможности убежал зимой полураздетый в сопки. Его потом голодного, но живого и здорового (а что пещерному жителю сделается?!) нашли патрули, и к нам он больше не вернулся.
А вот один здоровенный узбек, тоже поначалу не понимавший по-русски — тот быстро понял, что к чему, получил прозвище «Беломора» (за пристрастие к курению) и был зачислен в трюмные машинисты. Это так громко звучит, а на самом деле это уборщик-универсал со знанием где какие вентили и клапана расположены и в какую сторону их крутить.
Всей командой заправлял главстаршина по фамилии Вовк (офицеров мы практически не видели, им было не до нас). Натуральный бандеровец с Западной Украины, но дисциплину в команде он держал в пределах разумного, понимая разницу между уставом и реальной жизнью и не выделывался, где не надо. В-общем, местный авторитет.
Я особо сдружился с дизелистом по прозвищу Малыш (там у всех были клички — позывные по- нынешнему), что к нему прилипло от фамилии, так-то он был обычного формата. Малыш был старшиной 2-й статьи, командир отделения дизелистов. Для справки: основная машина у нас была — паровая турбина на мазуте, дававшая электричество и тепло, а огромный дизель был аварийный, то есть, на случай поломки турбины. Правда, в отделении дизелистов кроме Малыша был всего лишь один-единственный матрос-первогодок, или же «карась» по-нашему. С этим карасём Малыш носился как с родным сыном, не давая его в обиду другим годкам (годок — это «дед» по сухопутному), потому что через полгода — к малышевому дембилю — этот карась должен был полностью заменить его у дизеля и также натаскивать следующего матросика — уже своего подчиненного.
Так
