Жезл Эхнатона - Наталья Николаевна Александрова
Или, может быть, портрет Алюни, что висел в гостиной над роялем? И главное – когда я смогла бы это сделать, если рано утром старуха разбудила меня, напоила жидким чаем с черствым бубликом и потащила на вещевой рынок. Правильно угадали, в ту его часть, где торговали подержанной одеждой.
Там она долго таскала меня от одного прилавка к другому, придирчиво перебирая разложенные шмотки, гоняла продавцов, неистово торговалась с ними буквально за каждый рубль, заставляла меня по десять раз примерять одинаковые, казалось бы, свитера и джинсы, при этом все время шипела, плевалась, шепотом костерила меня, вертела и даже щипала жесткими пальцами едва не до синяков.
Наконец, она удовлетворенно вздохнула и сложила все купленное в рюкзачок, который смуглая продавщица с золотым зубом отдала ей бесплатно, в качестве бонуса.
Мы пришли домой, где Алюня как раз пила утренний кофе. Стол на кухне был буквально уставлен разными вкусностями. Я не выдержала и цапнула сладкую булочку без спроса, за что тут же схлопотала подзатыльник от старухи.
Я, как вы уже догадались, была в детстве, конечно, не подарком, но и не чудовищем, так что такого отношения явно не заслуживала. Ужасно хотелось сделать этой бабе Насте какую-нибудь гадость, но я боялась, что тогда вернут к матери и мы не поедем отдыхать.
Как оказалось, я правильно поступила, потому что на следующий день мы поехали в пансионат, и я до сих пор считаю, что пансионат – был самой большой моей удачей в детстве.
Весь день старуха хлопотала по хозяйству, выстирала всю вновь купленную мою одежду, выгладила, пришила недостающие пуговицы.
Пыталась приспособить гладить и меня, но я тут же сожгла майку и вымазала чем-то черным утюг, за что получила новую порцию тумаков, и долго еще бабка проходилась по поводу неумех, которые ни на что не годны и никому не будут нужны, когда вырастут.
Как будто в детстве я была кому-то нужна, видела бы она мою мать – так сообразила бы, что она ничему путному ребенка научить не может.
На следующее утро снова старуха разбудила меня ни свет ни заря и после умывания приступила ко мне с расческой. Долго драла мои несчастные отросшие волосы, так что я орала в голос, и наконец заплела две тощенькие косички, стянув их так туго, что глаза у меня вместо круглых стали чуть раскосыми.
На шум явилась заспанная Алюня и уселась пить кофе. В этот раз меня накормили разными вкусностями, хотя Настя и ворчала, что нечего дорогие продукты на этого приблудыша переводить, все равно ничего хорошего из этого не выйдет и не впрок пойдет.
Наконец приехало такси, водитель отнес вниз два тяжеленных чемодана Алюни, свой рюкзачок я, естественно, несла сама.
И мы поехали в пансионат.
* * *
Отвлек меня от воспоминаний громкий голос Азадовского, он распекал кого-то в нашей комнате.
Я быстро разложила бумаги и сделала вид, что углублена в работу. Сейчас начнет орать, чтобы я шла разбирать экспонаты выставки. Вообще-то надо идти. Но, прежде всего, нужно выяснить кое-что.
Азадовский ушел, я достала телефон и позвонила Вадику.
– А, это ты? – Долго никто не брал трубку, наконец послышался его недовольный голос: – Чего тебе?
Нет, ну как вам это нравится, а? Будить меня в шесть утра – это можно, а ответить вежливо – это никак! Но я знала, что когда Семечкин работает, то очень не любит, чтобы его отвлекали.
– Вадичка, – запела я, – ты мне очень нужен. Просто жить без тебя не могу!
– Ну ладно, – подобрел он, – говори уж.
– Я тебе номер машины пришлю, а ты мне скажешь, кому она принадлежит и все данные на хозяина – кто такой, где живет и так далее, ладно?
– Господи! – завопил Вадька. – И из-за такой ерунды ты отрываешь человека от серьезной работы!
– Семечкин! – мгновенно завелась я. – Вот когда в следующий раз позвонишь мне ночью, я тебе эти слова припомню!
– Ладно уж… – Он быстро пошел на попятный. – Жди!
– То-то же, – сказала я в пикающую трубку, послала ему номер машины той подозрительной парочки и по зову Варвары Тихоновны отправилась в складское помещение музея, где были сложены прибывшие ящики с экспонатами выставки.
Просто даже удивительно, сколько сил, оказывается, оставалось у нашего божьего одуванчика! Вот не зря ученые утверждают, что резервы человеческого организма до конца не изучены и могут быть практически неисчерпаемы.
Варвара Тихоновна носилась от одного ящика к другому, что-то записывала, проверяла, коршуном бросалась на нашего столяра Федю, чтобы открывал осторожнее, и на заглянувшего на склад Азадовского просто цыкнула, чтобы не путался под ногами. Тот предпочел тихонько ретироваться, чтобы не потерять остатки авторитета (как будто он у него вообще был).
В это время у меня в телефоне прорезался Вадик Семечкин. Не помню, говорила я или нет, что Вадька – почти единственный мой близкий приятель, во всяком случае, знакомы мы со школы, так что для него у меня в телефоне отдельная мелодия – старая песня «Люблю я макароны». Вадик вообще ужасный обжора и обожает итальянскую кухню – пиццу, пасту… А звонит потому, что лень ему сообщение набирать, пальцы-то толстые, неудобно.
– Слушаю тебя внимательно! – вполголоса пробормотала я в трубку. – Выяснил?
– Выяснил… – усмехнулся он, – значит, докладываю… Белая «Хонда» за номером четыреста тридцать ОГО принадлежит Пятаковой Марии Владимировне, одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения…
Значит, не его машина, а той бабы, что снимала охранную систему на телефон. Только, значит, ей всего тридцать семь лет? А по виду все пятьдесят. Что-то тут не то.
– Ну? – спросила я, потому что Вадька сосредоточенно замолчал. – Дальше что?
В трубке слышалось чавканье – опять что-то лопает.
– Дальше по номеру ее мобильного телефона я выяснил, что это не она. То есть машина принадлежит ей, но Мария Владимировна находится в данный момент в Московской области. Там есть какой-то коттеджный поселок… ну, это неважно. Зато я узнал, что бывший муж этой самой гражданки Пятаковой – Пятаков Андрей Васильевич, живет в нашем городе и машины не имеет. А имеет мобильный телефон, который находится сейчас… то есть примерно сорок минут назад телефон этот находился возле твоего музея.
– Это он! – едва не завопила я. – Надо же, ездит на машине бывшей жены и думает, что его никак не раскроют!
– Ты будешь дальше
