Инженер. Часть 7. Вторая итерация - Евгений Южин
Жвало был мрачен. Все бы ничего, но он был во плоти. Лично приперся в кабинет оперативников и теперь вышагивал за спиной Володина, воняя каким-то древним одеколоном – последний писк столичной моды, между прочим.
Смонтированную картинку с камер они просмотрели уже несколько раз: вот в помещении для задержанных неподвижно сидит подозреваемый, откинувшись на спинку дивана, вот в следующий момент он исчезает, чтобы в той же позе и том же положении очутиться посреди кабинета Сивцова, еще миг – и он валится на спину, потеряв опору. Диван остался на месте. Порядок событий не менялся, с какой бы камеры они его ни просматривали. Изначально Володин подозревал трюк, который провернул техник с сетевого узла, сдвинув временные метки так, что пропала часть записи, но, внимательно изучив все детали, ничего подобного подтвердить не удалось. Даже на экране, который рассматривали следователь и оперативник во время появления Злобина, отразилась его тень – точно в тот момент, когда он и появился. Никаких разрывов в картинке не было, ведь в углу экрана постоянно меняли свои цифры часы.
– А что с этой, его дочкой? – буркнул Жвало, уставившись в окно, помолчал, фыркнул: – Дочь – она же старше его!
– Пока на контакт не идет, товарищ подполковник. – Так как Жвало молчал, Володин добавил: – Может, негласно, так сказать?
Речь шла о генетической экспертизе – так как предполагаемая дочь не являлась подозреваемой, то и заставить ее сдать пробу на тест официально было невозможно.
– Почему? Это же в ее интересах!
– Мне, товарищ подполковник, кажется, она боится чего-то. Подозреваемый действительно очень похож на Злобина. Она мне его фотографии показывала – одно лицо. Только этот лысый и потертый, что ли.
– Какой?! – Жвало развернулся к Володину, и кабинет тому показался слишком маленьким.
– Потертый, – тихо повторил опер, поднял глаза и добавил: – На фотографиях он такой ухоженный, домашний. А этот как старый ножик – весь царапанный, битый. – Замолчал на секунду, подбирая слова. – Как будто его точили сто раз, лысый весь, и, похоже, у него волосы вообще не растут – ни на голове, ни на морде.
– Это возможно? – Жвало сел, и Володин немного успокоился. Сидящий подполковник был привычен и не так грозен.
– Я попросил в изоляторе. Медблок там все обязаны проходить. Эскулапы сообщили, что у него повреждены все волосяные фолликулы. Сами они есть, а волосы не растут. Можно заказать исследование.
– Закажи. – Жвало устало махнул рукой. – А что его… – Он пожевал губами, помычал. – Что эта дама говорит?
– Ничего существенного. Говорит, на лицо – вылитый. Только, как я и упоминал, покоцанный какой-то. Она пыталась связаться с ним, пока тот сидел в комнате, хотя я и обговаривал специально, чтобы никакой самодеятельности. Пришлось вмешаться. – Он виновато потупился. – После этого заперлась. По нашим данным, плакала. Психи сказали – шок. Говорят, скоро пройдет. Медцентр не использовала.
– Ладно, Володин, давай негласно – надо убедиться, что это не он. – Жвало помолчал. – Или он.
– Есть, товарищ подполковник!
– Есть у него, – Жвало поднял глаза на Володина, – какие идеи, Александр?
Володин внезапно вспомнил слова Злобина, которые тот адресовал следователю. Он обратил тогда на них внимание, хотя и был страшно занят. Торопливо вызвал интерфейс на хрусталик привычными движениями глаз, используя детали окружающей реальности как указатели, открыл запись с заранее заготовленной меткой и повторил слово в слово:
– Он Сивцову сказал: «…дождусь момента, когда у вас не останется никаких идей, никаких самых сумасшедших версий, когда вы будете готовы поверить чему угодно, лишь бы решить эту загадку. И тогда я, может быть, расскажу вам свою историю».
– Ишь ты! – Жвания потянулся к столу поблизости, оперся о столешницу вытянутыми руками, коротко пробарабанил неясную мелодию. – Работаем, Александр. Делайте тест. И закажите исследование по волосам. – Он ухмыльнулся, потер рукой подбородок. – Может, и я такую эпиляцию сделаю. – Хитро прищурился. – Косяк работает?
– Уже в камере.
Жвало задумчиво кивнул:
– Володин, ты нашу схему знаешь. У Сивцова своя задача – у нас своя. Учти, он калач тертый – не заметишь, как будешь на него работать.
– Да, я уже почувствовал, – пробурчал Александр и неожиданно для самого себя озвучил то, что подспудно беспокоило его все это время: – А если, товарищ подполковник, он и правда тот самый Злобин?
– Ну вот тогда и отправишься к нему на поклон. Скажешь: извините гражданин, я – все. Сдулся! Рассказывайте, я чему угодно теперь поверю! – Жвало встал. – Но не раньше. – Он задрал вверх указательный палец и добавил, почему-то с грузинским акцентом: – И только по моей команде.
8
В изоляторе я никогда не был. Хотя и довелось посидеть на Мау, но вспоминать о тех временах не было ни малейшего желания. Версия из будущего приятных впечатлений оставляла мало – представляю, что тут творилось в мое время. Догадываюсь, что кое-что изменилось в лучшую сторону. И это кое-что – количество заключенных. В камере, куда я в конце концов попал, было шесть коек, никаких двухэтажных конструкций, выделенное помещение под санузел и окно в дальнем конце длинного помещения. Без каких-либо решеток, просто наглухо закрытый полупрозрачным стеклом проем. Вероятно, была вентиляция – воздух был свеж и прохладен, несмотря на пяток любопытных физиономий, уставившихся на свежего пассажира.
Чувствовал я себя, как ни странно, замечательно. Во-первых, тело наконец-то адаптировалось к земному тяготению – но это что касается плотского, а во-вторых, внутри меня кипело и клокотало свежее открытие, буквально выталкивая мои ощущения из унылой реальности. Мало того, что в местных условиях я, наконец, мог пользоваться непрошеным подарком – новыми рецепторами, – так еще и символы языка создателей Храма оказались не просто закорючками чужих знаков, а настоящими шаблонами или фильтрами-закладками. Нацепил такой на фонарик, и вот тебе картинка на ближайшей стене, поменял фильтр – другая. Фокус лишь в том, что источник света в моем фонарике – распадающаяся материя моего собственного тела, побывавшая в объятиях настоящей черной дыры. Результат – изменение не просто игры теней, а воспринимаемой реальности. Почему воспринимаемой? Да потому, что я помнил новую физику древних – трехмерное эвклидово пространство, в котором мы
