Вэйджер. История о кораблекрушении, мятеже и убийстве - Дэвид Гранн
Однажды утром, когда Булкли стоял у штурвала "Уэйгера", его тоже чуть не унесло чудовищной волной, которая, по его словам, " перенесла меня через руль". В потоке воды один из четырех транспортных катеров, куттер, был перевернут на палубу. Боцман Джон Кинг хотел выбросить его за борт. Но Булкли приказал ему: " Ничего с ней не делать", - только после того, как он посоветуется с капитаном Чипом.
Дешевый находился в своей огромной каюте, где словно пронесся торнадо, и все было разбросано. Булкли в своем дневнике часто ругался на офицеров "Уэйгера": боцман был злой, мастер - бесполезный, лейтенант - еще более бесполезный, и он начал испытывать определенные сомнения в отношении своего нового капитана. Вышагивая с тростью с серебряным наконечником, которая лязгала, как деревянная нога пирата, Чип, казалось, все больше и больше стремился покорить стихию и выполнить свою славную миссию. Булкли не доверял этой черте Чипа, жалуясь в своем дневнике, что капитан часто не советуется с офицерами и набрасывается на каждого, кто выражает недовольство.
После того как Булкели рассказал ему о ситуации с куттером, Дешевых приказал ему попытаться спасти куттер и опустить стрелу кливера, которая опасно раскачивалась. Позднее Булкли с удовлетворением отметил в своем дневнике, что именно он спас куттер и закрепил стрелу кливера.
Из-за сильных ветров "Уэгер" и другие корабли иногда были вынуждены спускать паруса, по нескольку дней кувыркаться с голыми мачтами, отдаваясь на милость волн. В таком состоянии суда были неуправляемы, и однажды коммодор Энсон, чтобы повернуть "Центурион", был вынужден послать нескольких топмастеров встать на верфи, держаться за канаты и ловить ветер телами. Шторм бил их в лицо, грудь, руки и ноги, каждый из которых был нитяным парусом. С необычайной смелостью люди сопротивлялись ветру своими обмороженными, вогнутыми телами достаточно долго, чтобы Энсон мог маневрировать кораблем. Но один из топмастеров потерял хватку и был брошен в бурлящий океан. Оказаться рядом и спасти его было невозможно, и люди смотрели, как он плывет за ними, неистово пытаясь догнать, ведя героическую, одиночную войну с волнами, пока не скрылся вдали - хотя они знали, что он все еще там, плывет за ними. " Он может еще долгое время продолжать осознавать весь ужас своего безвозвратного положения, - заметил преподобный Уолтер.
Позднее знаменитый поэт XVIII века Уильям Каупер, прочитав рассказ Уолтера, написал книгу "Каставей", в которой представил себе судьбу моряка:
Смыло с борта,
О друзьях, о надежде, обо всех, кого лишили жизни,
Его плавучий дом навсегда покинут.
..................
Его товарищи, которые до
Я слышал его голос в каждом взрыве.
Больше не мог уловить звук:
И тогда, покорившись труду, он пил
Удушающая волна, и вот он уже тонет.
Ни один поэт не оплакивал его; но страница
Повествование искреннее,
Это говорит о его имени, его ценности, его возрасте,
Мокрый от слез Энсона.
Булкли и другие выжившие отплыли дальше. Они не только страдали от цинги, но и испытывали недостаток в свежих припасах. Каждый бисквит стал " настолько изъеден червями", - писал Томас, - что "от него почти ничего не осталось, кроме пыли, и небольшой удар немедленно превратил бы его в нее". Скота не осталось, а соленая "говядина и свинина были также очень ржавыми и гнилыми, и хирург старался не давать нам ничего из них есть, утверждая, что это хоть и медленный, но верный яд". На некоторых кораблях оставалось всего несколько бочек с питьевой водой, и капитан Мюррей признался, что "если бы Богу не было угодно избавить столько людей от болезней, они бы все умерли от жажды". Один матрос на "Центурионе" настолько обезумел, что его пришлось заковать в кандалы. А корабли людей - их последняя защита от сил природы - начали разрушаться.
На "Центурионе" сначала порвался топсейл, который разнесло почти на куски. Затем лопнуло несколько шпангоутов - толстых вертикальных канатов, поддерживающих мачты, а вскоре после этого волны разрушили головные туалеты, похожие на коробки на палубе, что вынудило людей облегчаться в ведрах или опасно перегибаться через перила. Затем в корабль ударила молния. " По нашей палубе пронесся быстрый, тонкий огонь, - писал мичман Кеппель, - который, разрываясь, издавал звук, подобный пистолетному, и поразил нескольких наших людей и офицеров, которые от силы удара стали черно-синими". Сумасшедший корабль", как назвал "Центурион" преподобный Уолтер, начал ненормально крениться. Даже гордый лев, дрожа, срывался с места.
На других кораблях офицеры составляли свой собственный "список дефектов ", который исчислялся страницами и включал в себя поломки бакштагов, кливер-линий, бунлиней, лееров, фалов, брасов, снастей, трапов, печей, ручных насосов, решеток и трапов. Капитан "Северна" сообщил, что его судно находится в тяжелейшем состоянии - все паруса порваны, и парусник должен был починить их мертвым.
Однажды Балкли услышал, как "Глостер" в тревоге стреляет из пушек: ярд на его грот-мачте раскололся надвое. Энсон приказал капитану Чипу послать Джона Камминса, талантливого плотника с корабля Wager, для ремонта. Камминс был ближайшим другом Булкли, и канонир наблюдал, как Камминс отправился на одной из небольших транспортных лодок, подпрыгивая на волнах, пока его, полуутонувшего, не вытащили на борт "Глостера".
Несмотря на то, что "Уэгер" был бельмом на глазу, он был священен для Балкли, и с каждым днем его опустошали еще больше, чем другие корабли. Ее били и кололи. Она накренилась, потяжелела, застонала, разлетелась на куски. И вот однажды, столкнувшись с волной, миззен, жизненно важная мачта, перевернулась, как топор, и вместе с такелажем и парусами рухнула в море. Остался только пень. Томас предсказал, что корабль в таком состоянии неминуемо погибнет в этих водах. Wager, барахтаясь в волнах, все больше и больше отставал от остальной эскадры. Центурион" вернулся к "Уэйгеру", и Энсон, используя говорящую трубу, которая позволяла ему общаться с капитаном Чипом через волны и рев ветра, спросил, почему он не установил топсейл на другой мачте, чтобы помочь двигать корабль.
" Мой такелаж весь разбит, сломан на носу и на корме, и мои люди
