Подводная библиотека - Юми Канэко
Около трех месяцев назад некий мужчина, представившийся агентом весьма именитого семейства, принес в антикварный магазин экземпляр первого издания сочинений пресловутого маркиза де Сада. Никто не озаботился тем, чтобы обтянуть потрепанный корешок кожей, но при одном взгляде на него Айзека охватило волнение. Он потратил несколько дней на изучение книги, пришел к выводу, что перед ним подлинник, и приобрел товар, уплатив при этом сумму вдвое больше запрошенной.
Но дальше все пошло не так, как ожидалось. Один из молодых сотрудников магазина, все еще ходивший в «подмастерьях», заявил, что от книги странно пахнет. Его слова услышал старший по отделу, у которого агент, принесший книгу, сразу вызвал подозрения. Ничего не сказав Айзеку, он отнес книгу в знакомую ему химическую лабораторию и попросил провести повторную экспертизу. В результате выяснилось, что бумага и краска совсем свежие и состарены искусственно. Но изготовитель постарался на славу, использовав некоторое количество оригинальных старинных листов. И справился со своей задачей до того ловко, что сумел провести самого Айзека, пусть уже отошедшего от дел, но имеющего за плечами богатый опыт по части экспертной оценки.
Что же до странного запаха, который смутил молодого сотрудника магазина, то он сам описал его как запах чипсов. Позже выяснилось, что главный мастер группы фальсификаторов очень любит эту закуску и ее запах въелся в изготовленную подделку. Однако книга, якобы хранившаяся в библиотеке старинного знатного рода, пахнуть чипсами не могла, и продавец заподозрил неладное. Говорили, что нюх у этого паренька раза в три тоньше, чем у обычного человека, хотя об этом тоже стало известно лишь какое-то время спустя. А в итоге вышло, что глаз ветерана уступил носу зеленого юнца. В профессиональном кругу антикваров история эта моментально сделала Айзека мишенью для насмешек, чему немало способствовал его заносчивый нрав. Так что поминать при Айзеке Стелли скандал в «Сапиенции» определенно не стоило.
В Подводной библиотеке воцарилась какая-то странная атмосфера. Но именно в тот момент, когда она стала совсем уже невыносимой, в конце центрального прохода, упиравшегося в нос библиотечного челна, показался Госики Такуицу; вслед за ним вышла бабушка Мимори, Нада Аянэ. Они несли в руках павловниевые ларцы, изготовленные по заказу Библиотеки. Легким уверенным шагом, не выдававшим их солидного возраста, они прошли к дубовым кафедрам и поставили на каждую по ларцу. Сняли крышки, со всем возможным почтением извлекли листы рукописей и выложили их в ряд один за другим. Пять участников аукциона окружили кафедры.
— Это…
Едва глянув на листы, Айзек тихонько застонал, не в силах произнести ни слова. Остальные испытывали сходные чувства.
Найденный в этот раз лист рукописей Леонардо был того же формата, что и английские Кодексы Форстера или Парижский кодекс, то есть размером с тетрадную страницу двадцати двух сантиметров в высоту и пятнадцати сантиметров в ширину. Тут и там текст прерывали беглые наброски человеческих рук и лиц. Поскольку ученические записи Арольдо, обнаруженные вместе с рукописью Леонардо, включали набросок, в котором угадывалась копия с известной «Тайной вечери», возникла гипотеза о том, что зарисовки самого Леонардо служили эскизами к тому же шедевру или повторяли его: возможно, он делал их специально для ученика, чтобы тот мог взять их за образец. Все плавные изгибы символов справа и вверху выглядели чуть толще: характерная особенность, отличающая почерк левши. Не зря Леонардо утверждал, что суть человека отражается в каждом его отдельном жесте. Чистота линий, их легкость и динамичность с каждой минутой вызывали в зрителях все больший восторг. Лица, выполненные красным мелом, который гений использовал для своих набросков, рисовались, вероятно, очень быстро, одним движением, но были так проработаны, что живо передавали чувства печали и страха. Несколько рук, изображенных под разным углом, выглядели до того реалистично, что казалось, вот-вот придут в движение.
Все затаив дыхание разглядывали эскизы. Позабылись сиюминутные разногласия, вылетели из головы мысли о «торгах». Рукопись, вернувшаяся к людям после долгого забвения, обладала удивительной властью. Перед светом мудрости, явившей себя миру более пяти столетий назад, собственное существо показалось участникам аукциона мелким и незначительным.
Ученические записи Арольдо тоже делались на листах «тетрадного» формата. Всего двадцать две страницы. Беспорядочные, по-детски несовершенные, они выглядели именно так, как их описывали, и вызывали смешанные чувства: линии отличались незрелостью; казалось, художник не завершил ни одного рисунка, каждый раз бросая надоевшую работу на середине; попадались там даже записи, напоминавшие список необходимых покупок. Более того, на каждой странице виднелись какие-то непонятные, еле заметные черточки. Мимори в очередной раз пригляделся к ним.
И Аянэ, и специалисты из разных стран, с которыми они советовались в ходе экспертизы, предположили, что эти каракули своенравный ученик нацарапал ради забавы. Мимори в общем и целом придерживался той же точки зрения. Но все же не переставал удивляться этим разрозненным и, очевидно, бессмысленным почеркушкам. Зачем Арольдо проводил тут и там линии, изрисовав таким образом двадцать две страницы?
Как исторический источник эти записи могли вызывать определенный интерес, но художественной ценности практически не представляли. Неудивительно, что участники аукциона быстренько пробежались взглядом по ученическим черновикам и сразу же вернулись к рукописи учителя.
Лишь один человек продолжал внимательно рассматривать записи Арольдо — Сю. Но когда Мимори подметил особый интерес друга, у него над ухом уже звучало торжественное обращение Такуицу:
— Именем Наиважнейшего сверхсекретного столичного книгохранилища аукционный лот под номером восемьдесят четыре, включающий рукопись Леонардо да Винчи и ученические записи Арольдо да Орено, признается подлинным.
Мимори вышел вперед, и лица собравшихся в зале людей обратились к нему.
— Прошу вас, делайте ваши ставки.
Участники передали ему конверты, в которых лежали записки с указанием предлагаемой суммы. За право приобрести рукопись Леонардо бились все присутствующие. Черновики Арольдо интересовали только куратора галереи и Сю. Надо же! Мимори никак не ожидал, что Ханэхито поведет «торг» еще и за них. Возможно, потому, что решил, будто тот сосредоточит все внимание на рукописи Леонардо.
В напряженной тишине Мимори стал вынимать записки одну за другой и зачитывать предложения. Даже самое скромное из них поначалу составляло пять миллионов иен, а самое щедрое поступило от Айзека, представлявшего интересы человека сказочно богатого: он предлагал сто двадцать миллионов. Между тем Мимори дошел до последнего конверта, с предложением семьи Вакаумэ. Когда он потянул из конверта записку, пальцы его чуть заметно дрожали.
«Если они повысят ставку до тридцати миллионов, я откажусь представлять их интересы…»
Сделав глубокий вдох, Мимори развернул сложенную вдвое записку и удивленно вскинул брови.
— Полтора миллиона иен.
Сумма уменьшилась вдвое даже против оговоренных ранее трех миллионов.
Указанное число сопровождала подпись Ханэхито: и цифры, и подпись были выведены одним и тем же убористым почерком. Сю округлил глаза и на секунду, пока никто не смотрит, расплылся в широченной улыбке.
Другие участники, услышав названную сумму, переглянулись. До того неуместным показалось выдвинутое предложение.
— Возможно, конверты перепутали, и это цена за ученические записи? — неуверенно предположил американец. Но Сю радостно возразил:
— Никакой ошибки тут нет.
— В этот раз вы подобрали себе заказчика среди дошколят? — захохотал Айзек, откровенно потешаясь над конкурентом. Впрочем, видно было, что остальные тоже недоумевают. Полтора миллиона за лист рукописей самого Леонардо?! Допустим, цену предложил человек сторонний, в вопросе не разбирающийся, но ведь всему есть предел! К тому же предложение исходило от покупателя, посредником которого выступал Сю.
Сам же
