Жезл Эхнатона - Наталья Николаевна Александрова
Как я сейчас понимаю, не женщина это была, а трансвестит, и популярна-то была недолго, а вот мать моя ее имя увековечить решила. Такое уж, видно, мое счастье. Так что поиздевались надо мной однокласснички, а потом перестали, поскольку всем надоело.
Училка запихнула меня на последнюю парту и усиленно пыталась забыть о моем существовании. Я ей в этом не препятствовала, мне было все равно. Она ставила двойки в основном за неряшливость и неаккуратность. Вот откуда возьмется аккуратность при такой мамаше, хотела бы я знать?
Но мать в школу никогда не ходила – ни на собрания, ни встречать меня после уроков. Чего встречать, если школа в соседнем дворе, за пять минут дойти можно.
Год прошел относительно спокойно, мать вела себя тихо, вечно слонялась по дому нечесаная, в старом халате и смотрела телевизор. Он стоял у нее в комнате, так что зимой она и из кровати не вылезала до полудня.
Я из школы приду, а она только на кухню тащится. И давай меня пилить, что посуда грязная. В общем, ничего интересного, и даже оценки у меня были средние.
Но летом случилось знаменательное событие: явилась бабушка. Опять-таки не хочу называть ее этим словом, но придется. Из песни слова не выкинешь.
Снова воспоминания возникли неожиданно и промелькнули быстро, пока я поднималась по красивой просторной лестнице. Этаж был третий, каждая площадка выложена была когда-то узорной плиткой. Теперь плитка малость повытерлась, но все же смотрелась прилично. В подъезде было чисто и пахло освежителем воздуха.
Вот и квартира. Дверь бы тоже нужно хотя бы покрасить, но и так сойдет, я тут не хозяйка.
Уж как мне не хотелось сюда идти, но больше сунуться некуда…
Я тихонько открыла дверь, тихонько проскользнула в прихожую…
В квартире было тихо. Не журчала вода, не пахло газом – и то уже хорошо.
Может быть, в кои-то веки мне повезло, и я не столкнусь с Алюней? Может быть, она спит?
Но я переоценила свое везение!
Я не успела дойти до своей комнаты, как соседняя дверь с громким скрипом распахнулась, и на пороге во всей красе возникла она, Тень отца Гамлета… нет, скорее, заблудившийся в снегах призрак коммунизма. Актриса Алла Заславская. Моя, так сказать, биологическая бабушка.
Заславская – это псевдоним, у именитого мужа-режиссера фамилия была попроще – не то Сергеев, не то Васильев.
Но, как говорится, не имя красит человека, а человек имя. Так что он в свое время в стране был известен, я в «Википедии» читала.
Бабушка, конечно, в основном в его свете была. Но все это было так давно, и, вообще, мне неинтересно.
Сейчас она была облачена в свой любимый шелковый китайский халат в драконах и хризантемах. Правда, халат до того износился, что драконы стали похожи на престарелых дворняжек, а хризантемы – на облезлые банные веники, но Алюня, при ее старческой дальнозоркости, этого упорно не замечала.
Халат был кокетливо спущен с одного плеча, выставляя на всеобщее обозрение это самое плечо – костлявое, пергаментное, покрытое старческой гречкой.
Как обычно, Алюня была раскрашена, как индейский вождь перед решающей битвой. Ярко-малиновый рот был нарисован немного в стороне от своего естественного расположения (я ведь уже говорила о старческой дальнозоркости, которая мешает делать макияж), с ресниц падали комки туши размером с теннисный мяч, да еще под глазами были наведены жуткие тени, приводящие на память очень голодного вампира из малобюджетного фильма.
В общем, ужас, летящий на крыльях ночи. Но я привыкла. Человек, как известно, ко всему привыкает.
Я хотела спрятаться у себя, но Алюня ловким финтом перегородила мне дорогу, схватила за локоть и пропела высоким, несколько дребезжащим голосом:
– Как вы опоздали! Я вас жду, жду… это, в конце концов, невежливо… но я могу закрыть на это глаза. Я не злопамятна. Давайте же скорее приступим!
– К чему приступим? – растерялась я.
Вот хитрая бестия, уж вроде бы я ко всему привыкла, уж все ее закидоны выучила – а она каждый раз что-то новенькое выдумает! Фантазия у нее неистощимая!
– Как – к чему? К интервью, конечно! Вас ведь интересуют яркие моменты моей творческой биографии? Так вот, записывайте… Андрей Арсеньевич хотел пригласить меня в один из своих фильмов, в этот, как его… в «Расческу»… ах нет, какое-то другое название, тоже что-то косметическое… ах память, память…
– Какой Андрей Арсеньевич?
– Как какой? Тарковский, разумеется! А, вспомнила – «Зеркало»! Но я в это время была занята в другом проекте, и тогда он взял на эту роль Терехову… да, а еще меня приглашал на один из своих проектов Никита Сергеевич…
– Какой Никита Сергеевич?
– Михалков, разумеется! Какой же еще? Но я как раз в это время была беременна, и мне пришлось отказаться от этого предложения… пришлось пожертвовать своей артистической карьерой ради простых семейных ценностей…
– Алюня! – перебила я ее и помахала рукой перед лицом. – Ты за кого меня приняла? Это же я, Аманда!
– Аманда? – Алюня вгляделась в меня и разочарованно вздохнула. – Надо же, а я думала, это корреспондент из журнала «Искусство кино»… думала, они наконец-то вспомнили обо мне…
Она сморгнула, поправила халат и проговорила совсем другим голосом:
– Ну, хорошо, что ты пришла. Ты мне наконец поможешь с моими мемуарами.
– Извини, Алюня, но я очень устала.
– Устала? Ты же совсем молодая! Я в молодости совершенно не уставала! Могла не спать по три дня!
– Извини, я так не могу.
– Но как же мои мемуары? Закончить их – мой долг перед потомками, перед благодарной публикой. А твой долг – помочь мне в этом! Сама я никак не могу, у меня совсем испортилось зрение.
Я знаю – это общая беда всех великих актрис, зрение портится от ярких софитов, от света рампы, от вспышек фотоаппаратов…
– Алюня, может быть, тебе стоит заказать очки?
– Очки?! – В ее голосе прозвучал ужас. – Нет! Никогда! Надеть очки – это значит признать свое поражение, сдаться старости!
– Но Софи Лорен носила очки, и они ей очень шли!
– Что ты говоришь? Не может быть! Софи Лорен? Ты ничего не путаешь?
– Ничего. Я найду тебе ее фото в очках.
– Ну, если она действительно их носила…
