Создатели книг:История книги в восемнадцати жизнях - Adam Smyth
Уильям Каупер, Работы мистера Уильяма Каупера, епископа Галлоуэя (Лондон, 1623)
Джон Даунэм, "Руководство к благочестию, или Трактат о христианской жизни" (Лондон, 1622)
Эме Мейгре, "Вопросы брата Амадея Мейгре Лугдуненского ординарного предикатора" (Aimé Meigret, Questiones Fratris Amadei Meigret Lugdunensis Ordinis Predicatorum in libros De generatione et corruptione Aristotelis) (Париж, 1519)
Франсиско де Араухо, Комментарий к универсальной метафизике Аристотеля (Бургос и Саламанка, 1617)
Мартинус де Эспилья, "Различия в правильном и вербальном, которые трактуют о священном богословии и о морали" (Бургос, 1612)
Франсиско Санчес де Лас Брозас, "В комментариях к экклезиастике, с конкордией вульгатских изданий и гебраистских текстов" (Барселона, 1619)
Лоран де Портель, Монашеские проповеди и увещевания: religiosis personis necessariae, & saecularibus proficuae (Лиссабон, 1617)
Уильям Шекспир, Mr. William Shakespeares comedies, histories, & tragedies (London, 1623)
Андре Фавин, Театр чести и рыцарства (Лондон, 1623)
Janus Gruterus, Florilegii Magni, seu Polyantheae tomus secundus Jani Gruteri (Strasbourg, 1624)
Стал бы Уайлдгуз читать эти книги? Почти наверняка нет: не только потому, что его латынь была бы не на высоте, и не только потому, что у него было мало времени, чтобы тратить его впустую перед лицом строгих сроков Бодлиана и его постоянной суеты по другим заказам в Оксфорде. Он не стал бы их читать, потому что его отношение к этим книгам было физическим - преобразование хлипких листов в прочные переплетенные кодексы. Уайлдгуз оценил бы их - сотни раз держал в руках, взвешивал, присматривался к местам физической слабости, - но это был тот вид понимания, при котором книги воспринимались не как слова, а как тугие сочетания ниток и стежков, побитых страниц и обожженной кожи. В голове Вилдгуза должен был гудеть набор установок, подобных тем, что выразил антиквар сэр Роберт Коттон (1571-1631) в своих инструкциях по переплету рукописей: "Переплетите эту книгу так крепко, как только сможете. Обрежьте ее гладко. Взбейте ее и хорошо прижмите... Сшейте ее крученым и вощеным тридом". Когда Вилдгуз переплетал книги, он не пытался представить в физической форме интеллектуальное или литературное содержание названий, визуализировать тему или повествование. Характер цветов или листвы, вдавленных в кожу, или даже (для этих бодлеанских книг) элегантно простой квартет линий, проходящих по краям обложек, говорили не о внутреннем содержании книг, а обращали внимание на более широкие традиции дизайна переплетного дела в Оксфорде, Лондоне и (с некоторым отставанием во времени) во всей Европе, а также на смежные ремесла, такие как дизайн мебели, обработка металла и архитектура.
Решение стать переплетчиком, возможно, не самый разумный шаг в карьере, но Вилдгуз выбрал относительно удачное время и место. Хотя Лондон был бесспорным центром книжной культуры, в Оксфорде и Кембридже существовали оживленные библиографические сети. Более того, к XVII веку переплетчики работали во многих кафедральных и рыночных городах, включая Ипсвич, Норвич, Херефорд, Дарем, Йорк и Вустер, а в Шотландии - в Эдинбурге, Глазго, Абердине и Сент-Эндрюсе. Открытие Бодлианской библиотеки в 1602 году создало новый спрос на навыки, которые Вилдгуз приобрел, работая подмастерьем, но даже ему пришлось бы признать, что переплетчик не был престижной профессией: денег было мало, а карьера была ненадежной. Об этой нестабильности можно судить по петиции, написанной на имя канцлера Оксфордского университета в 1574 году и содержащей просьбу оказать помощь переплетчику Кристоферу Кейви, который служил подмастерьем у Гарбранда Харкса:
Кристофер Кэви, книготорговец... ныне по возрасту, сикнам и прочим причинам лишен необходимой работы, по причине множества других книготорговцев, приведенных под руку и в долги, не имея самого себя, чтобы содержать его, его жену и семью... Я молю вас... дать этому бедняку полное разрешение и привилегию на продажу старых книг; и там же сделать особое положение, чтобы ни один другой книготорговец в университете не вмешивался в это дело".
Даже видные деятели могут испытывать трудности. Роджер Барнс был высокопоставленным переплетчиком в Оксфорде примерно с 1590 по 1631 год, который пересекался с Вилдгузом: его имя также встречается в дневных книгах Бодлиана, и эти двое наверняка встречались, общались, сравнивали работу. У Барнса было больше связей, чем у других: его брат Джозеф был первым официальным печатником университета, а Роджер начал свою карьеру, работая его переплетчиком. Однако на момент смерти Роджера его имущество составляло всего 11 фунтов 14 шиллингов 8 пенсов (около 1400 фунтов стерлингов сегодня), включая переплетное оборудование и инструменты. Его брат Джозеф, университетский печатник, оставил относительно внушительное состояние - £1 128 2s 9d. Как отмечает историк Дэвид Пирсон, "путь к успеху в переплетном деле заключался в том, чтобы выйти из него" и заняться смежным, но более прибыльным библиографическим делом. Поэтому часто переплетчики одновременно работали книготорговцами (продавали новые и подержанные книги), печатниками и продавцами канцелярских принадлежностей, так что в архивных документах слова "переплетчик", "книготорговец" и "канцелярский мастер" иногда используются как синонимы. Кроме того, переплетчики занимались и другими видами бизнеса, например, трактирным делом или торговлей вином, как Гарбранд Харкс, хотя, учитывая всевозможные стычки и судебные тяжбы, можно предположить, что Харкс также любил выпить спиртного. В обзоре профессиональных профессий, опубликованном в 1679 году, Ричард Хед описывает тенденцию, когда переплетчик, добившись успеха, переходит на другую работу, оставляя свои переплетные инструменты, как игрушки, брошенные в детской:
Его швейный пресс лежит заплесневелый в подвале, плуг заброшен, а ножи ржавеют; шкрябы его стоячих и режущих прессов забыли свой долг и упорно не хотят сдвинуться ни на дюйм; его мраморно-угрюмый камень непрестанно плачет, видя, как весомый молоток ржавеет в углу без внимания: словом, если он и работает, то только для своего удовольствия, а те усилия, которые он время от времени прилагает к переплету книги, - его развлечение. Сын после смерти отца презирает подлое звание переплетчика, а потому нанимает других и отныне остается Книготорговцем; остальные братья, кто способен, следуют его примеру. Таким образом, как раньше переплетное дело было возвышением ленивого книготорговца.
