Компания, которую я держу. Моя жизнь в мире красоты - Leonard A. Lauder
Если и был какой-то предмет, считавшийся незаменимым, то это была губная помада. Реклама помады Tangee, появившаяся в Ladies' Home Journal в 1944 году, показывала WASP (пилота женских ВВС), вылезающего из кабины истребителя, в комбинезоне, с парашютом и помадой Tangee. Помада, утверждалось в рекламе, "символизирует одну из причин нашей борьбы... драгоценное право женщин быть женственными и прекрасными при любых обстоятельствах". Даже Рози Риветер с обложки Saturday Evening Post от 29 мая 1943 года и женщина, разгибающая бицепсы, на знаменитом плакате "Мы можем это сделать!", призывающем к труду, пользовались помадой.
Женщины-военнослужащие составили новый рынок. Женщины вливались в ряды рабочей силы в беспрецедентных количествах - к 1943 году 65 % работников авиационной промышленности составляли женщины, в то время как до войны их было всего 1 % - и зарабатывали больше, чем многие когда-либо знали. В условиях, когда рационирование ограничивало каждую часть обычной жизни , от одежды и обуви до нейлона и даже кофе и целлофана, женщины обратились к косметическим средствам как к доступному удовольствию.
В 1942 году Чарльз Ревсон, владелец компании Revlon, которой было всего десять лет, но которая уже стала многомиллионной, заметил, что у женщин, получающих зарплату, наконец-то "появились деньги, чтобы побаловать себя косметикой, о которой они так много слышали". Revlon создала красную помаду, цвет которой совпадал с декоративным шнуром на шляпах женского резерва Корпуса морской пехоты США.
И они побаловали себя. В 1940 году розничные продажи косметики, ароматов и туалетных принадлежностей составили около 450 миллионов долларов. К концу войны, в 1945 году, выручка превысила 711 миллионов долларов, что позволило Revlon войти в пятерку лучших косметических брендов страны.
ВЫПОЛНЯЯ СВОЮ ЧАСТЬ РАБОТЫ
По-своему я укреплял моральный дух и прибыль моей матери. Когда из-за рационализации стало трудно закупать ингредиенты для ее продукции оптом у поставщиков, меня отправили со списком покупок посмотреть, что можно найти в местных аптеках. Я покупала фунт эмульгатора здесь и кварту минерального масла там. Я узнала самые надежные источники и стала доверенным поставщиком моей матери.
В нашей новой квартире было две спальни и комната для прислуги. Родители и младший брат занимали одну спальню, я - другую, а в комнате для прислуги мы хранили картонные коробки с пустыми банками и бутылками. Я отвечала за перемещение ящиков, чтобы освободить место, поэтому я точно знала, насколько растет бизнес.
Моя мама верила в силу рекламы из уст в уста - "Телефон. Телеграф. Tell-A-Woman" - принесла свои плоды. Достаточно много женщин рассказывали другим женщинам о ее кремах и лосьонах, чтобы у нее появились концессионные киоски в салонах красоты по всему городу, укомплектованные постоянно растущим числом продавщиц, которых она сама обучала. Мне было поручено собирать деньги. Раз в неделю я садилась в автобус и ехала из одного салона в другой. К концу обхода в моей школьной сумке оказывалось от 100 до 200 долларов - большие деньги по тем временам.
Мои родители начали собирать капитал, необходимый для запуска компании, которая в итоге стала The Estée Lauder Companies.
СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ И ОСТРЫЙ ГЛАЗ
Однако в то время я ничего не знал об их амбициях и планах. Все, что я знал, - это то, что мои родители были очень заняты, их обоих часто не было дома. Я часто оставался один, но я был от природы независимым ребенком. Нью-Йорк стал для меня огромной игровой площадкой.
По выходным родители давали мне двадцать центов на проезд в автобусе туда и обратно и говорили, чтобы я уходил из дома. Моим любимым маршрутом была Пятая авеню, которая шла по Риверсайд-драйв до парка Форт-Трайон и Клойстерс. Автобусы были двухэтажные, и летом с верхнего этажа снимали крышу.
Вершина была моим любимым местом для наблюдения. По одну сторону Драйв стояли элегантные здания, из которых мне больше всего понравилось "Нормандия" на углу Риверсайд-драйв и 86-й улицы. В одной из квартир было большое окно прямо на уровне глаз, и я мог видеть, как гостиная была обставлена красивыми предметами в стиле ар-деко. Это был взгляд на мир мечты. На другой стороне находилась верхняя набережная Риверсайд-парка, где стильно одетые люди прогуливались в тени лип и лондонских платанов. Меня заворожили меняющиеся тенденции моды, прокручивающиеся прямо у меня перед глазами.
Иногда в субботу мама делала мне сэндвич и отправляла меня с маленьким коричневым пакетом в кинотеатр "Бикон" на Бродвее и 75-й улице. За десять центов, которые с учетом инфляции в конце концов выросли до 12 центов, я попадал в волшебный мир. В дополнение к первому сеансу там показывали кинохронику с последними сообщениями о войне, мультфильм, эпизод из сериала, а иногда даже театрализованное представление. Я просиживал там по четыре-пять часов с толпой других детей - мои друзья называли себя "бандой 75-й улицы", - все мы хрустели сэндвичами, все были в раю.
И в довершение всего, когда мы выходили из кинотеатра, нам дарили комикс просто за то, что мы купили билет. Это был мой первый опыт "подарка за покупку".
Кино стало пропуском к другой моей любви - музеям. Когда я учился в начальной школе, в Музее современного искусства была замечательная кинопрограмма. (Я ходил туда один или два раза в неделю после обеда, чтобы посмотреть старые фильмы 1920-х и начала 1930-х годов. Те кинозвезды: Глория Суонсон, Клара Боу, Мэри Астор и, конечно же, несравненная Грета Гарбо. Как они могли передать сообщение взглядом, пожатием плеч, надутыми губами. Как их одежда и окружение подчеркивали их характеры. Как каждая актриса была совершенно разной, но по-своему завораживающей.
Тогда я этого не знал, но я оттачивал свой глаз, чтобы всю жизнь ценить искусство и дизайн.
Я часто бродил по галереям и саду до начала киносеансов. Мои открытия были далеко идущими: "Звездная ночь" Ван Гога; "Вечный город" Питера Блюма, гуашь, которая была потрясающим осуждением фашистского режима Муссолини в Италии; "Прятки" Павла Челичева; и несколько картин русских конструктивистов в коллекции MoMA. Раньше я играл сам с собой в игру: Если бы я мог стать владельцем одной картины в MoMA, какой бы она была? Моим главным выбором всегда была картина Оскара Шлеммера "Баухаустреппе" - "Ступени Баухауза". Я обожал эту картину и посещал ее при каждом удобном случае.
(Перенесемся на двадцать пять или тридцать лет вперед, к нашей с женой Эвелин поездке в Милан. Однажды мы поехали в Кампионе д'Италия, - итальянский анклав, окруженный Швейцарией.
