Жизнь не сможет навредить мне - David Goggins
Я пробивался, обманывая и копируя, и сумел попасть в баскетбольную команду первокурсников, которая была одной из лучших во всем штате. У нас было несколько будущих игроков колледжа, и я начал играть на позиции разыгрывающего. Это придало мне уверенности, но не той, которую я мог бы развить, потому что я знал, что был академическим мошенником. К тому же школа обходилась моей маме слишком дорого, поэтому после одного года обучения в Cathedral она забрала деньги.
Я поступил на второй курс средней школы North Central High School, государственной школы с 4000 детей в районе, где преобладают чернокожие, и в первый день я появился в ней, как какой-нибудь белобрысый парень. Мои джинсы были определенно слишком узкими, а воротничок рубашки был заправлен в талию, перетянутую косым ремнем. Единственная причина, по которой меня не выгнали со смехом из здания, заключалась в том, что я умел играть в мяч.
На втором курсе я стремился быть крутым. Я менял свой гардероб, на который все больше влияла хип-хоп культура, и тусовался с бандитами и другими пограничными преступниками, что означало, что я не всегда ходил в школу. Однажды мама вернулась домой в середине дня и обнаружила, что я сижу за столом в столовой с теми, кого она описала как "десять головорезов". Она не ошиблась. Через несколько недель она собрала наши вещи и перевезла нас обратно в Бразилию, штат Индиана.
Я поступил в среднюю школу Нортвью на неделе, когда проходили баскетбольные пробы, и помню, как явился туда в обеденное время, когда кафетерий был полон. В Нортвью училось 1200 детей, только пять из них были чернокожими, и в последний раз, когда кто-то из них видел меня, я был очень похож на них. Теперь уже нет.
В тот день я вошел в школу в брюках на пять размеров больше и с обвисшим низом. На мне также была безразмерная куртка "Чикаго Буллз" и сдвинутая набок кепка. Через несколько секунд все взгляды были устремлены на меня. Учителя, ученики и административный персонал уставились на меня, словно я был каким-то экзотическим видом. Я был первым чернокожим парнем-головорезом, которого многие из них видели в реальной жизни. Одно мое присутствие останавливало музыку. Я был иглой, которую тащили по винилу, выцарапывая новый ритм, и, как и сам хип-хоп, все это заметили, но не всем понравилось то, что они услышали. Я прохаживался по сцене, словно мне было все равно.
Но это была ложь. Я вел себя по-настоящему дерзко, и мой вход был наглым, но я чувствовал себя очень неуверенно, возвращаясь туда. В Буффало было все равно что жить в пылающем инферно. Первые годы жизни в Бразилии были идеальным инкубатором для посттравматического стресса, а перед отъездом я получил двойную дозу смертельной травмы. Переезд в Индианаполис был возможностью сбежать от жалости и оставить все это позади. Занятия давались мне нелегко, но я завел друзей и выработал новый стиль. Теперь, вернувшись, я выглядел достаточно по-другому внешне, чтобы создать иллюзию, что я изменился, но чтобы измениться, нужно пройти через дерьмо. Противостоять ему и быть реальным. Я не проделал ни малейшего труда. Я все еще был глупым ребенком, которому не на что было опереться, а пробы в баскетболе вырвали у меня всю уверенность в себе.
Когда я пришел в спортзал, меня заставили одеться в форму, а не в обычную спортивную одежду. В то время в моде были мешковатые и безразмерные вещи, которые Крис Уэббер и Джейлен Роуз из Fab Five прославили Мичиганский университет. Тренеры в Бразилии не держали руку на пульсе. Они одели меня в обтягивающую версию баскетбольных шорт, которые душили мой пах, плотно обтягивали бедра и чувствовались как-то неправильно. Я оказался в ловушке, которую предпочитали тренеры: во времени Ларри Берда. Это было логично, потому что Ларри Легенда был практически святым покровителем Бразилии и всей Индианы. Более того, его дочь училась в нашей школе. Мы были друзьями. Но это не значит, что я хотел одеваться как он!
Потом был мой этикет. В Индианаполисе тренеры разрешали нам говорить на площадке всякую чушь. Если я делал хорошее движение или попадал броском в лицо, я говорил о твоей маме или подружке. В Инди я провел исследование, чтобы научиться говорить гадости. Я стал хорош в этом. Я был Дрэймондом Грином в своей школе, и все это было частью баскетбольной культуры в городе. В сельской местности это мне дорого обошлось. Когда начались отборочные туры, я много работал с камнем, и когда я перечил некоторым ребятам и заставлял их выглядеть плохо, я давал им и тренерам знать. Мое отношение смутило тренеров (которые, видимо, не знали, что их герой Ларри Ледженд был великим трештокером всех времен), и вскоре они забрали мяч из моих рук и поставили меня на переднюю площадку, где я никогда раньше не играл. Мне было некомфортно внизу, и я так и играл. Это меня здорово выбило из колеи. Тем временем Джонни доминировал.
Единственным моим спасением на той неделе стало возвращение Джонни Николса. Пока я был в отъезде, мы сблизились, и наши марафонские бои один на один снова были в самом разгаре. Хотя он был невысокого роста, он всегда был хорошим игроком, а на пробах он был одним из лучших на площадке. Он выполнял броски, видел открытого человека и бегал по площадке. Не удивительно, что он попал в основной состав, но мы оба были шокированы тем, что я едва попал в JV.
Я был раздавлен. И не из-за баскетбольных проб. Для меня этот результат был еще одним симптомом чего-то другого, что я чувствовал. Бразилия выглядела так же, но в этот раз все было по-другому. Учеба в школе была трудной, но, несмотря на то что мы были одной из немногих черных семей в городе, я не замечал и не чувствовал ощутимого расизма. В подростковом возрасте я ощущал его повсюду, и это было не потому, что я стал сверхчувствительным. Откровенный расизм существовал всегда.
Вскоре после переезда в Бразилию мы с моим кузеном Дэмиеном отправились на вечеринку за город. Мы остались там далеко за пределами комендантского
