Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
— Значит, всего тридцать по городу? — загадочным тоном спросил Давлятов.
— Да, жизненные артерии града — канализация и газоснабжение, электричество и общественный транспорт — все может продолжать функционировать, даже если никого не останется из миллиона, кроме нас, тридцати руководителей… Ну, будьте здоровы, — показал явное беспокойство хозяин, снова поглядывая на часы, и заспешивший к выходу Давлятов услышал, как заботливый муж и отец зовет в бункер своих домочадцев: — Наргиза! Шурбек! Батурбек! Улугбек! Живо! Живо! Бабушку возьмите под руки…
V
Торопливо удаляясь от дома своего благодетеля, Давлятов подумал: «Почему они так откровенны со мной? Или такая у них манера — подчеркивать перед простыми смертными то, что держатся они на особом положении. Бункеры лишь для тридцати человек из всего миллионного града… А откровения академика о том, что альманах был размножен и разослан ограниченному кругу доверенных… Почему не отпечатали для всех — тысяч и миллионов? Значит, альманах был не того уровня, а „отчасти“ или „между“, что так возмутило Нахангова… Всякая глупость лезет в голову, — упрекнул себя мысленно Давлятов, — а время между тем приближается к роковым десяти…»
Давлятов только сейчас заметил, как из всех ворот напряженно выглядывают соседи. Видя, что и сам сейсмолог в панике устремился по направлению к площади, выбежали вслед за ним из домов целыми семьями, неся на руках младенцев, поторапливая стариков и немощных старух. У многих, как охранные грамоты, были листы с предостережением. Те же, кто только сейчас возвращался домой со службы, пребывая в святом неведении, удивленные картиной массового бегства, застывали на месте с открытыми ртами, затем бросались к почтовым ящикам, рвали конверт, читали вслух и присоединялись к бегущим паникерам.
Но не все в этот вечер поддались страху. Нашлись и смельчаки, оставшиеся дома, чтобы испытать судьбу, — те, кто сумел как-то через постоянно замкнутые телефоны прорваться в градосовет и получить разъяснение. Но и оставшиеся на всякий случай вышли к десяти часам во двор, стали в безопасные места, проявив трезвую предусмотрительность, хотя в целом по всему городу такой предусмотрительности не ощущалось, сколько помнили себя шахградцы, такого по почте они никогда не получали землетрясение, какой бы силы оно ни было, всегда настигало их врасплох, и еще проходило два или три дня, прежде чем телевидение и газеты сообщали в прошедшем времени о силе пробежавшего землетрясения.
В этом случае обо всем было заранее оповещено, посему в массе своей шахградцы не знали, как вести себя. Лишь такие, как Нахангов, догадались позвонить в градосовет или дежурному в ИПЗ. Первый порыв был естественный: не раздумывать долго, не звонить, не узнавать, не прятать, не спасать, а, поддавшись общей панике, бежать туда, куда бегут все, — на площади, скверы, в парки и стадионы — открытые места, подальше от высотных домов, заводских, водонапорных и телевизионных башен…
На футбольном поле, куда прибежал Давлятов, уже собралась гудящая толпа. Предутренние толчки, которые обычно к вечеру уже забывались, сейчас были предметом споров. Говорили разное, даже фантастическое. Шахг-рад стоит на море минеральной воды, которую много лет разливают в бутылки с этикеткой «В здоровом теле — здоровый дух», и, сколько бы ее ни пили, не смогли всю выпить граждане, — эта вода и затопит нынче город. Тревожные были лица, хотя попадались и такие, кто пытался отшутиться… Часы на башне у центрального сквера вдруг забили… раз, два, три — будто что-то надавило, толпа вся сжалась, — восемь, девять, десять… Все продолжали напряженно слушать, поглядывая друг на друга, а через несколько минут, когда все поняли, что ничего не произошло, разом отпустило напряжение, заговорили, засмеялись, но не расходились, чтобы вдоволь посмеяться в душе над собственным страхом.
Кто-то тронул Давлятова сзади, Давлятов вздрогнул от неожиданности и увидел Мирабова, врача, который лечил его от нервного истощения, вдовца одного с ним возраста; время от времени, хотя и очень редко, они встречались где-нибудь в кафе, чтобы поболтать о городских новостях.
Встреча их обрадовала, они невольно обнялись, хотя подобной сентиментальности в их отношениях до сего дня не наблюдалось.
— Рад видеть вас, доктор, искренне! — разволновался Давлятов.
— Да, если бы не эта всеобщая мобилизация, навряд ли увиделись бы! — шутливо проговорил Мирабов — человек тихий и сгорбленный, выглядевший намного старше своих сорока лет.
— Интересно наблюдать за массовым поведением, — наклонившись к Мирабову, сказал Давлятов, — тем более когда сам все предсказал…
— Как?! — удивился доктор. — Неужто вы?.. И по вашей воле были разосланы сотни тысяч конвертов с предостережением?
— Это просто совпадение… хотя, впрочем, не знаю… Сегодня я выступал на конгрессе с прогнозом будущего сильного землетрясения, а спустя несколько часов — эти конверты в почтовых ящиках… Впрочем, удивляться нечему. При системе оповещения, которая в нашем граде хорошо отлажена… Не беспокойтесь, о новом всемирном потопе мы узнаем в ту же минуту…
— Что от того, что узнаем? — шутливо возразил Мирабов, приглаживая усы. — В человеке уже давно дает сбой система поведения при опасности. Кроме паники, которая парализует ум и волю, другие естественные реакции у нас атрофированы…
Давлятов хотел бы развить мысли Мирабова, которые нашли в его душе отклик, но не успел. Подталкиваемый со всех сторон беспокойной толпой, к ним приблизился старик каракалпак, который уже раньше мелькал то там, то сям, расспрашивая всех о чем-то.
— Вам случайно не встречалась верблюдица с белым пятном на боку? — обратился он к Давлятову так, будто наконец-то нашел того, кто ему поможет…
— Мне? — слегка растерялся Давлятов. — Не припомню… хотя, впрочем…
— Я приехал вчера к знакомому казаху, остановился у него на ночлег. Землетрясение напугало мою верблюдицу, она сорвалась и бросилась в темноту из ворот… — Каракалпак с тревогой всмотрелся в Давлятова: — Где я мог вас видеть? Мне знакомо ваше лицо…
— И мне ваше тоже, — признался Давлятов нехотя. — Не приходилось ли вам бывать в Москве, на Всемирной скотоводческой выставке?
— Был, бью, — будто обрадовался старик, — но, помню, заблудился в большом городе. И помер бы уже, не найдя Дома колхозника, если бы не магическое копыто…
— Ах, вон оно что?! — насторожился Давлятов и решил не признаваться, что действительно видел верблюдицу с перерезанным горлом и как мужчины с кривыми ножами разделывали потом ее тушу… — Нет, верблюдицу вашу не видел… — И повернулся к Мирабову, все это время с удивлением наблюдавшему за ним, чтобы понять, где Давлятов искренен со стариком, а где пытается уйти от ответа… — Да, вы правы, паника — массовый психоз…
Не желая выдать своего нервозного состояния, Мирабов опустил голову… Толпа сдвинулась, надавила и словно поглотила его, и вместо Мирабова Давлятов неожиданно увидел рядом Нахангова, который, подняв голову, иронически усмехнулся:
— Ну, это слишком громко — насчет массового психоза…
— Вы?! — Давлятов инстинктивно поднял руки, словно ожидал удара. — Вы ведь спустились в свой бункер?..
Толпа снова раздвинулась, выпустив вперед Мирабова, — удивленно пожав плечами, врач спросил:
— Вы о бункере? Да, я слышал, что их стали строить избранным, но не думаю, чтобы это было спасением, когда миллионный город загонят под землю, и наступит массовое безумие, о котором вы только что сказали…
Около одиннадцати, потоптавшись на одном месте почти час, стали постепенно возвращаться в свои дома, но сначала уходили робко, все еще сомневаясь. А когда расходились уже большими группами, Давлятов решил проститься с Мирабовым.
— Теперь мы будем видеться каждый вечер, может быть, в течение всего месяца. А там, как говорится, что судьбой начертано, — мрачновато проговорил Давлятов, всматриваясь в темноту.
— До завтра! — махнул ему рукой врач и, чуть прихрамывая, ушел в сторону своего дома. — Спокойной ночи!
— Спокойной земли!
В тревоге, словно боясь слежки, Давлятов вернулся на свою улицу. Проходя мимо ворот Нахангова, напряг слух.
— Все возвращаются, — услышал он голос своего благодетеля. — И нам пора покидать бункер. Живее! Живее! Помогите подняться бабушке…
Давлятов вздохнул с облегчением и ступил через порог дома, все еще не веря, что сумасшедший день уже позади — день, как потом выяснилось, пе-ревернувший всю его жизнь…
Не утихшая даже во время сна лихорадочная мысль о конференции чуть свет разбудила Давлятова. Второй день конференции, судя по изменившейся ситуации в граде, ожидался с новым, может, и вовсе неожиданным поворотом… словом, мог выйти из заранее утвержденного Академией наук регламента. Все предвещало именно это…
