Русские сказки - Народные сказки
А печка ей говорит:
— Девочка-привередница, поешь моего ржаного хлеба, поешь, так скажу!
— Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!
— Эй, Малашечка, ешь хлеб, а пироги впереди! — сказала ей печь.
Малашечка рассердилась и побежала далее. Бежала, бежала, устала, — села под дикую яблоню и спрашивает кудрявую:
— Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?
А яблоня в ответ:
— Девочка-привередница, поешь моего дикого, кислого яблочка — может статься, тогда и скажу!
— Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много — и то ем по выбору!
Покачала на нее яблоня кудрявой вершиной, да и говорит:
— Давали голодной маланье оладьи, а она говорит: «Испечены неладно!».
Малаша побежала далее. Вот бежала она, бежала, набежала на молочную реку, на кисельные берега, и стала речку спрашивать:
— Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?
А речка ей в ответ:
— А ну-ка, девочка-привередница, поешь наперед моего овсяного киселька с молочком, тогда, быть может, дам весточку о брате.
— Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!
— Эх, — погрозилась на нее река, — не брезгай пить из ковша!
Побежала привередница дальше. И долго бежала она, ища Ивашечку, наткнулась на ежа, хотела его оттолкнуть, да побоялась наколоться, вот и вздумала с ним заговорить:
— Ежик, ежик, не видал ли ты моего братца?
А ежик ей в ответ:
— Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребенка в красной рубашечке.
— Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка! — завопила девочка-привередница. — Ежик, голубчик, скажи мне, куда они его понесли?
Вот и стал еж ей сказывать: что-де в этом дремучем лесу живет Яга-баба, в избушке на курьих ножках; в послугу наняла она себе серых гусей, и что она им прикажет, то гуси и делают.
И ну Малашечка ежа просить, ежа ласкать:
— Ежик ты мой рябенький, ежик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!
— Ладно, — сказал он и повел Малашечку в самую чащу, а в чаще той все съедобные травы растут: кислица да борщовник, по деревьям седая ежевика вьется, переплетается, за кусты цепляется, крупные ягодки на солнышке дозревают.
«Вот бы поесть!» — думает Малашечка, да уж до еды ли ей! Махнула на сизые плетенницы и побежала за ежом. Он привел ее к старой избушке на курьих ножках.
Малашечка заглянула в отворенную дверь и видит — в углу на лавке Баба-яга спит, а на прилавке Ивашечка сидит, цветочками играет.
Схватила она брата на руки, да и вон из избы!
А гуси-наемники чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса, глянул вокруг и видит, что Малашечка с братом бежит. Закричал, загоготал серый гусь, поднял все стадо гусиное, а сам полетел к Бабе-яге докладывать. А Баба-яга — костяная нога так спит, что с нее пар валит, от храпа оконницы дрожат. Уж гусь ей в то ухо и в другое кричит — не слышит! Рассердился щипун, щипнул Ягу в самый нос. Вскочила Баба-яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:
— Баба-яга — костяная нога! У нас дома неладно что-то сделалось — Ивашечку Малашечка домой несет!
Тут Баба-яга как расходилась!
— Ах, вы трутни, дармоеды, для чего я вас пою, кормлю! Вынь да положь, подайте мне брата с сестрой.
Полетели гуси вдогонку. Летят да друг с дружкою перекликаются. Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:
— Матушка-река! Скрой, схорони ты меня от диких гусей!
А река ей в ответ:
— Девочка-привередница, поешь наперед моего овсяного киселя с молоком.
Устала голодная Малашечка, в охотку поела мужицкого киселя, припала к реке и всласть напилась молока. Вот река и говорит ей:
— Так-то вас, привередниц, голодом учить надо! Ну, теперь садись под бережок, я закрою тебя.
Малашечка села, река прикрыла ее зеленым тростником; гуси налетели, покрутились над рекой поискали брата с сестрой, да с тем и домой полетели.
Рассердилась Яга пуще прежнего и прогнала их опять за детьми. Вот гуси летят вдогонку, летят да меж собой перекликаются, а Малашечка, заслыша их, прытче прежнего побежала. Вот подбежала к дикой яблоне и просит ее:
— Матушка, зеленая яблонька! Схорони, укрой меня от беды неминучей, от злых гусей!
А яблоня ей в ответ:
— А поешь моего самородного кислого яблочка, так, может статься, и спрячу тебя!
Нечего делать, принялась девочка-привередница дикое яблоко есть, и показался дичок голодной Малаше слаще наливного садового яблочка.
А кудрявая яблонька стоит да посмеивается:
— Вот так-то вас, причудниц, учить надо! Давеча не хотела и в рот взять, а теперь ешь над горсточкой!
Взяла яблонька, обняла ветвями брата с сестрой и посадила их в середочку в самую густую листву.
Прилетели гуси, осмотрели яблоню — нет никого! Полетели еще туда, сюда да с тем к Бабе-яге и вернулись.
Как завидела она их порожнем, закричала, затопала, завопила на весь лес:
— Вот я вас, трутней! Вот я вас, дармоедов! Все перышки ощиплю, на ветер пущу, самих живьем проглочу!
Испугались гуси, полетели назад за Ивашечкой и Малашечкой. Летят да жалобно друг с дружкой, передний с задним, перекликаются:
— Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!
Стемнело в поле, ничего не видать, негде и спрятаться, а дикие гуси все ближе и ближе; а у девочки-привередницы ножки, ручки устали — еле плетется.
Вот видит она — в поле та печь стоит, что ее ржаным хлебом потчевала. Она к печи.
— Матушка-печь, укрой меня с братом от Бабы-яги!
— То-то, девочка, слушаться бы тебе отца-матери, в лес не ходить, брата не брать, сидеть дома да есть, что отец с матерью едят! А то «вареного не ем, печеного не хочу, а жареного и на дух не надо!».
Вот Малашечка стала печку упрашивать, умаливать: вперед-де такого не буду!
— Ну, посмотрю я. Пока поешь моего ржаного хлебца!
С радостью схватила его Малашечка и ну есть да братца кормить!
— Такого-то хлеба я отроду не видала — словно пряник-коврижка!
А. печка, смеючись, говорит:
— Голодному и ржаной хлеб за пряник идет, а сытому
