Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes
Но соблазн так велик…
Поле просто отличное, дорожки — идеальные, кругом — начавшие расцветать деревья… И стоило только представить, что она сможет сделать несколько кругов, ощущая бьющий в лицо ветер и податливую натренированную лошадь под собой… Голову вскружило нетерпеливое ожидание. И какое-то неподдельное чистое детское предвкушение. Это что-то сродни наркотику, если любишь верховую езду. А Элиза очень любила, пусть теперь редко получалось ею заниматься.
Но ощущения — незабываемые.
И грех их не повторить, если выдалась такая возможность… Раз уж приехала, лучше провести короткое время с удовольствием.
Федор Алексеевич считал её ответ за миг до того, как она собиралась открыть рот, и жестом подозвал одного из конюхов, дав распоряжение подготовить некую Эльпиду.
Через пять минут взору девушки предстала ухоженная красно-рыжая леди, всем своим видом демонстрировавшая идеальную вышколенность. Породистая, манерная, выдержанная.
— Англичанка, — сделала вывод Элиза, улыбнувшись кобылке.
— В точку. Кливлендская гнедая, — Коршунов оскалился, а его глаза зажглись каким-то новым — еще более неприятным — интересом к девушке.
Она повела плечами, будто этим неосознанным движением пытаясь сбросить с себя сальный взгляд мужчины. И ступила на поле вслед за конюхом. Парень помог ей усесться, проводя в процессе короткий инструктаж. Большего и не требовалось — он понял это по тому, как Элиза приняла правильную позу, ухватив повод.
Эгоистично забыв обо всем постороннем, она самозабвенно придалась счастью… Как давно в ней не было столько радости от жизни! Сплошная эйфория разлилась по всему телу, делая её легкой-легкой. И казалось, что они не скачут, а летят с прекрасной девочкой Эльпидой… И так хорошо на душе, Господи, так хорошо… Как не было невероятно давно.
Она не знала, какой это был по счету круг, лошадь действительно была спокойной и послушной. Любой мельчайший сигнал Элизы схватывала моментально и тут же выполняла, меняя скорость или манеру бега.
Где-то за двадцать метров до манежа, у которого и столпились зрители, девушка вдруг на мгновение подняла голову. И это стало роковой ошибкой. В глаза тут же бросились Рома с Леной, которой еще минуту назад там точно не было. Помощница привычно висела у него локте и смотрела на Разумовского таким… таким собственническим и блаженным взглядом, будто до приезда в поместье он удовлетворил её по всем фронтам и обещал достать звезды с неба…
Пятнадцать метров до ограждения. Элиза порывисто впивается стременами в бока Эльпиды, ведомая вспышкой ярости. Десять метров. Свободной рукой вцепившись в черную гриву, непроизвольно сжимает кулак, натягивая жесткие волосы. Пять метров. Ладонь, управляющая поводом, дергается, заставляя животное выгнуть шею назад.
Это всё происходит за считанные секунды — её неосознанные реакции на ненавистную теперь парочку. Девушка не понимала, что натворила… ровно до того мгновения, как лошадь, обеспокоенно взбрыкнув, не стала замедляться. Попытавшись исправиться, Элиза ослабила хватку, чтобы трензель не причинял боли гнедой, но было поздно. Обиженная англичанка несколько раз встала на дыбы, намереваясь сбросить наездницу. И как девушка ни цеплялась, удержаться ей не удалось. Спустя еще несколько нервных мощных движений она всё-таки упала в паре метров от взбесившейся кобылы.
Но по-настоящему испугалась только в тот миг, когда та приблизилась и подпрыгнула, нацелившись на точный удар передними копытами прямо ей в голову…
Оцепенение не позволило пошевелиться. Ведь можно было бы. Серьезно. Можно было бы сдвинуться, попытаться увернуться. Но совершенно отупевшее от страха сознание дало сбой, и Элизу парализовало. Ни одной мысли в неожиданно ясной и пустой голове. И только возникший вдруг привкус неизбежности на кончике языка…
Она следит за тем, как луч солнца играет на краю подковы. И определенно точно понимает, что через считанные секунды металл раскрошит её челюсть. Или череп. Ржание лошади проникает в уши через абстрактную необъяснимую толщу, будто всё происходит под водой, искажающей восприятие слуха.
Действительность кажется нереальной. Фантасмагорической. Далекой от настоящей жизни. Всё замедленно, натянуто, тягуче.
Элиза поддается инерции и закрывает глаза. Наверное, интуитивно хочет пропустить момент, когда её покалечит неотвратимым ударом.
А потом мир вдруг резко меняет свои очертания. Воздушность пространства сменяется твердостью земли, тело словно вращается в центрифуге, неподвластное командам мозга. Девушку подбрасывает, откидывает куда-то неведомой силой.
Голосов вокруг становится слишком много. Крики, обеспокоенные разговоры. Будто её ощупывают, допрашивают, что-то решают… Кости? Кости целы? Раны? Нет видимых? Отделалась легкими ушибами? Царапинами?
Далеко не сразу до неё доходит, что она в чьих-то объятиях, которые бережно перемещают её в неизвестном направлении.
Отрезвил Элизу запах.
До пронзительной боли родной.
Резко распахнув веки, она уставилась на точеный профиль Ромы, постепенно возвращаясь в реальность.
Где он действительно несет её на руках к дому.
И это настолько сильно поражает девушку, что дар речи так и не восстанавливается вплоть до мгновения, когда Разумовский не вносит бренное тело в ванную комнату, медленно опуская на пол.
Элиза чувствует, что ноги ватные и не удержат, хрипло возражая:
— Я не смогу…
Мужчина считывает недосказанную просьбу и аккуратно сажает на мраморную столешницу.
Пока девушка пребывает в прострации, он берет из корзины замысловато свернутое полотенце и смачивает его водой. Затем возвращается к ней и принимается протирать лицо.
Размеренные действия чутко выводят из кокона, окутавшего сознание бессвязностью.
С ужасом Элиза восстанавливает ход событий, поняв, что Рома её спас несколько минут назад. И, наверное, это было подвластно только ему. Никто из присутствующих не обладал ни его рассудительностью и умением молниеносно ориентироваться в ситуации, ни его стремительностью, приобретенной за годы изучения боевых искусств, которыми он увлекался с юношества. Уж девушка-то знала, какое у него натренированное до невозможности тело, на котором проработан каждый миллиметр.
То есть, Разумовскому удалось в последнюю секунду выдернуть её из-под копыт, накрыть собой и откатить от лошади. Вот откуда эффект центрифуги.
А если бы она упала дальше от толпы… получается, всё?..
Интересно, кто-нибудь догадался бы написать на надгробной плите: «Скончалась в порыве ревности»?
— Больно? — Разумовский прекратил свои уверенные движения, когда Элиза ощутимо вздрогнула при последней мысли, прозвучавшей в сознании выстрелом.
Черт возьми… Что она натворила...
Девушка слегка качнула головой и подняла взгляд с уровня мужского подбородка, на который таращилась в нездоровом онемении всё это время, прямо ему в глаза.
Любимая бездна её демонов.
Странно, но до неё впервые за весь период знакомства с ним дошло, что у них одинаковый цвет радужки. Почти черный. И они будто зеркалят друг друга.
Он так и замер с полотенцем у её щеки. А ей вдруг стало жизненно необходимым сию секунду ощутить тепло его тела. Чувственность строго сжатых губ. Трепет от касаний сильных пальцев.
Поверить, что она жива. И что причина этому чуду — он. Только он.
Непреодолимым жёстким порывом, поработившим своей безрассудностью здравую часть естества, Элиза мерно качнулась, подавшись вперед. Для неё восстановившаяся картина мира теперь сосредоточилась в этих глазах напротив. И ничего, абсолютно ничего сейчас не могло остановить этого поступательного движения к ним…
За исключением оглушившего вмиг:
— Я к тебе не прикоснусь, Элиза…
Девушка застыла в сантиметре от его рта, безжалостно продолжавшего вещать в тишине помещения. Рома удерживал её, схватив за запястья, и чеканил слова, которые вбивались в неё клиньями…
— Тем более… после него… — короткая пауза, выдох ей в губы, ощущавшийся горячим ударом по нервам. — Ещё полчаса назад ты целовалась с другим. Поэтому нынешний поступок спишем на состояние аффекта.
