Оковы небесного сияния - Гордей Дмитриевич Кузьмин
– Ты знаком со Смертью?.. – спросил Виктор, смотря на Витольда.
Ворон мигом свершил взмах крыльями, его разбила дрожь, а тело… устремилось к ногам Виктора, после поднимаясь к ушам. Витольд ответил шепотом: – Не говори её имени… она не любит этого. – он отстранился. – Да, я знаком с Ней. Все мы тут знакомы, все боимся её, как ребенок боится тьмы, это перманентный страх, это ужас, что пробирает до костей…
– Где мне её найти? – задал Виктор неудобный вопрос.
– Её невозможно сыскать ни в одном из миров, она отдельна от нас. Это её обитель, но здесь Её не сыскать. Она сама придет к тебе, когда будешь готов к этому.
Виктор умолк, устремив взгляд в мраморный пол.
– Этот лабиринт… Тебе ведь сюда? – уточнил Витольд. – Но зачем ворошить память о живом?
– Я не знаю, зачем я здесь. Туман привел. Я просто иду туда, куда ведут ноги, слушаю сердце.
– Это место… оно может уничтожить тебя. Вызвать неистовую жажду вернуться в мир живых… Ты можешь сойти со своего пути.
– Кого я там могу увидеть? Мать? – Виктор жестоко рассмеялся. – А может друзей? Кого мне там видеть? – этот сумасшедший смех… сводил с ума даже Витольда, у которого явно были проблемы с головой, но вдруг просыпался здравый смысл внутри его черепной коробки.
– Виктор, твоя мать… Кем она была в реальной жизни? – неожиданно вопросил Витольд у сидящего на подмостках лабиринта.
– Мать? – Виктор рассмеялся ещё сильнее… этот смех… был бесчеловечен. Смех самого дьявола… – Не помню! – грубо ответил он. – У меня не было матери! – он вновь засмеялся, словно резаный, словно психопат…
Витольд, чувствуя страх, безумный и сумасшедший страх, продолжил, задав ещё один вопрос. – А друзья? Хоть один дорогой человек, кроме неё?..
– А кто такой друг? Я не знаю. Мне неважно. Я всегда был один, Витольд. Всегда. Я не помню, кто я, я не помню откуда. Лишь это ожерелье… лишь эти глаза, словно море, словно небеса… Я не знаю, кто это. Но я безумно люблю её. Я иду, ради неё, ради того, чтобы разглядеть её глаза. – после слов этих он поднялся со скамьи, направился к входу в лабиринт. – Значит мне нужно войти сюда, да? – спросил он будто сам себя, делая шаг вперед.
– Да… может там ты вспомнишь хоть что-нибудь, Витя… Я надеюсь, что мы с тобой увидимся ещё, что ты не сойдешь с пути.
– Посмотрим. Может я увижу что-нибудь, ради чего захочу жить… – и он прошел вглубь мертвых стен из листвы.
Было холодно. Пол под ногами был покрыт водой. Невероятно холодной водой. Сложно было сделать шаг вперед. Было бы сложно любому, кто не привык к этому холоду, чьи ноги ещё красны и теплы. А если они уже словно иней, то и холода не чувствуется.
– Эти стены… они будто нереальны. – он присмотрелся к стенам, попытался коснуться, но не смог даже дотронуться до них. – Они… перевернуты. – сказал он, осмотревшись вокруг себя. – Это не стены… это другие… плоскости, другие пространства. – он посмотрел на пол, потом наверх, ощущая, что теперь стоит на потолке. – Это… не простой лабиринт. – он повел невольно голову свою в сторону, разглядев в одном из проходов какого–то человека, что сразу же скрылся с его глаз за углом. И Виктор попытался пойти за ним, шел, и увидел его за углом. – Стойте… – сказал он какому–то мужчине, но тот, идя по стене ничего не сказал. Виктор побежал за ним, пытаясь коснуться, но… лишь прошел насквозь. – Что происходит… – вдруг он оглядел всё вокруг, пытаясь ответить хоть на один свой вопрос… тут были десятки людей, все ходили в разных плоскостях, по разным этажам и углам… – Это хаос. Это… тьма. Настоящий мрак. Они даже не видят меня. Но почему тогда я вижу их? – задал сам себе вопрос он, а чуть дале бросил взгляд себе под ноги. – Зеркало? Оно явно тут не случайно… – вдруг он разглядел в отражении себя. А позже ринулся к нему.
Наконец–то он оказался подле него. Он грустно взглянул в отражения, пробуждая свою память о мире живых. – Это… тот мир?
Он положил руку на стекло… Он положил руку на своё грустное отражение в зеркале. Мертвый лабиринт в момент покрылся зеленью красок, всё цвести начало. Слеза потекла по его лицу, по его щеке. – Жизнь… – сказал он, смотря на своё молодое и счастливое лицо, он смотрел на руку свою, что соприкасается отражениями, он соприкасался сам с собой. Пели птицы вокруг того, что стоит в отражении, а за спиной реального… лишь их костные останки… – Я так хочу… Хоть на секунду… ощутить эту любовь, этот мир… – говорил Виктор, сдерживая свои эмоции. Внутри него всё разрывалось, а в глазах была лишь скорбь по утерянной жизни. Он не помнил, вернее не мог понять, что все дорогие для него… мертвы, что незачем уж жить, ведь нет рядом людей, а простое… бесцельное существование – куда хуже смерти, ведь некуда идти, некого обнять… некого поцеловать, прижав к груди. И очень хочется! Безумно хочется обнять всех, кто рядом был, кто сердцем был любим, а сейчас… сейчас нет ничего, а зеркало… лишь отражает то, что уж потеряно, отражает молодой, светлый, хоть немного грустный, но счастливый лик… Который знает, что любит, что он любим в ответ, но не мог подумать, что однажды… всё потухнет, как свеча, не знал, что всё уйдет, как мгла на небом голубым, что всё канет к концу, что разрушится мир счастья, оставив от себя лишь черный, такой черный и ужасный пепел… И как же хочется разбить воспоминания, что уж почти погасли, но ожили, только так, что будто этого никогда не было, что был это лишь глубокий и несчастный сон, что не было ничего, что это лишь иллюзия… И не вертится, и хочется стекло разбить раз и навсегда. И почти ударил по стеклу, но увидел в отражении своем слезный грустный, такой печальный измученный взгляд, что просит, буквально умоляет не делать этого, оставить хотя бы память, чтоб не было так больно вспоминать о том, что уже не существует, что уже кануло в небытие, что больше… никогда не случится, ведь выбрал осознанно он смерть, но выбрал лишь для того, чтобы увидеть вновь её… Её взор небесный, такой голубой, такой красивый, в объятиях лишь на секунду лишь раствориться, но понять, что может последняя секунда в жизни его, когда он может быть по–настоящему любим. Любим! Любим взаимно и так тепло,
