Оковы небесного сияния - Гордей Дмитриевич Кузьмин

Гордей Кузьмин

Оковы небесного сияния

Лишь о любви все мысли говорят

И столь они во мне разнообразны,

Что, вот, одни отвергли все соблазны,

Другие пламенем ее горят.

– Данте Алигьери

I. Из пепла мир.

“Где я?..” – очнулся юноша, взирая на свинцовые тучи, “Кто я? В голове одно лишь имя… Виктор.”

– Эй, юнец, чего ты здесь ищешь? – послышался противный старческий голос в ушах русоволосого мужчины, лежащего на мертвой и холодной земле. Он что–то пристально рассматривал… Это был серебряный кулон, в которые обычно помешают фотографии дорогих людей. Вскоре он спрятал кулон под свою рваную белую, запачканной кровью, рубаху и поднялся с земли.

– Ты ведь ещё живой?! Я чувствую это! – слышался этот же противный и ужасный голос в голове юноши.

Юноша поправил свои русые волосы, блеснул карими глазами, посмотрев на черные, затянутые тяжёлыми свинцовыми облаками, небеса. Затем он сделал шаг вперед, подходя к тихо бегущему ручью. В нём не было воды, текла лишь кровь и какая–то черная противная жидкость, напоминавшая гниль или нефть.

– Ответь мне! – вновь послышался голос над головой. Юнец поднял карие глаза, посмотрев на ветку, с которой доносился голос. На ней сидел огромный черный ворон, у которого половина клюва была изуродовано, но вторая, к слову, вполне цела, даже без единой царапины, словно поиграли с ним дети жестокие.

– Я здесь только за одним. – сказал парень, перешагивая реку. – И я не могу сказать зачем. О таком не говорят с мертвыми воронами.

– Так ведь тут все мертвые. Неужто ты вечно будешь молчать?! – он быстро полетел мимо белого лица идущего, присев на ветви неподалёку.

– Буду, если захочу. – изрек он, поднимая с ледяной земли что–то наподобие мачете.

– Хотя бы скажи своё имя, странник.

– Моё имя вовсе не важно. Это не то место, где оно имеет вес, ворон. – промолвил юнец, поднимая тряпку с тела умершего человека. Его тело не имело руки, ноги, выклеван был левый глаз, в общем изуродовано. Остались лишь кровавые следы на теле и этот белый платок на лице. Безымянный поднял его и утер своё лицо с долей наслаждения. – Интересно… – сказал, негодуя, осматривая платок.

– Зря ты думаешь, что здесь неважны имена, юноша. Здесь у каждого есть имя, и каждого здесь знают, но ты… Ты не такой, как другие. В тебе бурлит эта кровь! И если её в тебе не останется, то ты станешь таким же, как и другие здесь! Именно поэтому я хочу знать имя героя, который перешёл пород, который нельзя было переходить! Я помолюсь Ей за тебя, за твою черную душу, которая ещё жива, в отличие от всех нас!

– Моя душа… Именно поэтому я здесь. Я ищу то, что спасёт и ту душу, что была прекрасней всех на свете. Пусть имя моё в этом мире будет Виктор. – изрек паренёк, бросая платок на землю. Он согнул колено, положил руку на лицо мертвеца и сказал: – Я здесь не затем, чтобы умирать.

– Прекрасно, Виктор. Чудесное имя! Моё имя – Витольд. Я хочу оберегать тебя, странствующая душа.

– Зачем тебе это, ворон? – спросил Виктор, поднимаясь с колена после того, как накрыл платком мертвеца и прошептал ему на ухо: – Прости меня, я не хотел запачкать твой платок…– после этих слов тело начало стремительно превращаться в пепел, который уносил ледяной ветер в горящий синим пламенем лес неподалёку.

– Знаешь, Виктор, даже в этом гнилом мире существу нужен какой–то стимул для существования. Ведь только так мы сможем обрести покой. А покой – самая главная награда для всех живущих здесь.

– И что же ты хочешь от меня? Быть моим спутником? Но мне не нужен никто. У меня был договор, в нем было сказано, что я должен пройти всё в одиночку. – договора, к слову, никакого не было. Просто придумал, чтобы оправдывать свои действия.

– Ты псих?! – Витольд взмахнул крыльями, оказавшись прямо у лика идущего по покрытой инеем тропе босого Виктора. – Ты не мог поставить жизнь на кон!

– Этот дар стал уже проклятием. Ты же сам сказал, что каждому существу рано или поздно нужен покой. Вот и мне нужен этот покой, но не в загробном мире, не на Лимбе, а в жизни не сыскал.

– Но как же то, о чем мечтаем мы, может стать проклятьем для тебя? Ты же жив, а значит сущность для тебя есть великое, а ты проиграл её!

– Жизнь – понятие относительное. Оно начинает тяготить со временем, Витольд. Мне было даровано то, что дороже самой жизни, что дороже всего на свете. Но это уж…, но я поклялся кровью сам себе и расписался на листке, что я верну её, верну то, что для меня есть жизнь, что породило смысл в ней. И я готов даже на смерть, поэтому я здесь.

– Нет ничего дороже жизни! – изрек ворон, взмывая в серые тяжёлые свинцовые небеса, из которых мигом посыпался пепел. – Ты идиот, Виктор, ты мог жить, но ныне ты в оковах по собственному желанию! – промолвил Витольд, улетая в далекие мертвые земли Агрона, где поля, где мяса много, где воют мертвецы за булку гнилого хлеба.

А Виктор шел, трупов по дороге обращая в пепел, он шел, босыми теплыми, целыми и такими розовыми, как у ребенка ногами окунаясь в кровь. И тяжко вздыхал, очами в небеса взмывал. И тут он ощутил запах гари у ноздрей, ведь на него свалился здешний снег.

– Это пепел… Или снег? – спросил вдруг юнец, взирая на молву небес. Свинцовые облака пылали красными пожарами, в них скрывался пепел, что ныне падал, ведь становилось холодно. Всё тело Виктора сковал безжалостный холод, опустив руки свои под ноги. Прошлась прохлада по ногам, сковала позже по рукам.

Агрон, куда стремился Витольд, – место для пожирания гнилья, для поедания падали голодных масс. Даже молвили тут мертвецы, что там когда–то прорастали трав зелёные кусты, но их тут же пожирали, не давая распространения по мертвой, кровью залитой земле. За Агроном сияли пламенные восходы и заходы, да всегда там было зрелище прекрасно. Туда все здешние пытались попадать, они шли по рекам крови, что текут оттуда, где полыхает рассвет, сменяясь алым закатом, они шли и приходили, но позже падальщикам привозили их изувеченные тела. А однажды творца они привезли, что гнилью был пропитан насквозь, а в дневнике его написано легко да давно составленная мудрость: «Везде хорошо, где нас нет… А тут войны идут бессмысленные, тут наших убивают, тут своих казнят, а закаты и рассветы здесь пропитаны не красотой, а залитою кровью, вытекающих из недр, из которых изредка вытекает нефть.

Одинокие места, темные сожженные поля, пепел, летящий из небесного массива, падающий на головы. Холод. Жестокий зимний холод, хоть и не