Гесериада - Автор Неизвестен
— Мы со свояком Буке-Цаган-Манлаем давно связали свою судьбу. Ничего нет удивительного в том, что, когда двое борются, одного убьют.
Буду побежден, авось подымусь! А умру — ну, так что же? Пусть ни на ком не будет вины.
И они схватились. К чему подробности? Гесер убил и его так же, как выше рассказано.
Приходит Манцук-Цзула, сын Солонгосского хана, зять Шара-герту-хана. И с теми же речами они вступают в борьбу. Так же и его чудесною силой убил Ольчжибай. Приходит Монса-Тускер, Мунский царевич, женатый на старшей сестре Чоймсун-гоа Хара-герту-хановой. В борьбе убивает он и этого.
Так Гесер чудесною своей силой перебил у трех ханов всех их сановников и витязей.
22
Измена Рогмо-гоа, ее наказание и прощение. Умиротворение духа Цзасы. Конец ширайгольского похода
Говорит Рогмо-гоа Цаган-герту-хану:
— Должно быть, это вовсе не Ольчжибай, а Гесер, и не он ли это истребляет всех твоих сайдов-сановников? Выставь-ка против него борца Агулу-Эргегчи. Если и его убьет, тогда я уверюсь, что это сам Гесер. А если не убьет, тогда будем думать иное.
Посылают бороться Агулу-Эргегчи. Тот является, взвалив на одно плечо семь сырых оленьих шкур, и на другое плечо семь сырых оленьих шкур.
— Дома ль малый Ольчжибай? Ну-ка, выходи живей! — зовет Агула. Ольчжибай выходит:
— Что тебе надо?
— Говорят, ты, Ольчжибай, хороший борец. Давай-ка поборемся!
— Разве ты не отдал свои силы на службу трем ханам? — говорит Ольчжибай. — А я еще не успел отдать своих сил трем ханам. Какая же надобность нам состязаться? Отстань!
— Э, дрянь! Без отговорок бороться!
— Поиграть — поиграем! — говорит Ольчжибай. Что же? Ведь если я стану бороться, ты меня все равно убьешь!
Пока Ольчжибай оправляется, Агула-Эргегчи хватает с одного плеча оленью сыромятную шкуру, раздирает ее пополам и швыряет:
— На, дрянь, получай!
Хватает он шкуру с другого плеча.
— Уж не с оленьими ль шкурами ты бороться пришел? — крикнул Ольчжибай, бросился и схватился с ним. Агула делает ему подножки, трясет за плечи, наваливается... Но недвижно стоит Ольчжибай, словно клин, вбитый в Златонедрую Землю, стоит и шепчет:
— Преисподний хранитель моего тела, возьми от тела его! Преисподний хранитель моих волос, возьми от волос его! Преисподний хранитель моей крови, возьми от крови его! Один за другим явитесь и растерзайте его!
С этими словами потряс и поверг его Гесер-хан, государь десяти стран света, а гении-хранители его явились чредой и растащили тело Агулы.
* * *
— Это настоящий хубилган Гесера! — говорит Рогмо-гоа. — Но если это действительно Гесер, то теперь он непременно покажет мне какую-нибудь настоящую свою примету. А если это не он, то и не сможет показать.
Восходит Рогмо-гоа на белую часовню-субурган, справа расчесывает свои волосы и притворно плачет, величая Гесера. А Гесер, в образе Ольчжибая, собирал помет-аргал; как вдруг слышит трогательный плач и причитания Рогмо-гоа «о своем Гесере».
«Значит, не изменила мне моя Рогмо-гоа!» — решил он и показался ей в образе Кий-Вачжра-дгара-бурхана и девяти Манджушри-бурханов. Тогда с криками «пришел Гесер!» Рогмо-гоа бросилась бежать, Гесер же погнался за нею, настиг около дома, повалил на каменную плиту, трижды перевернул и наслал на нее забвенье о своем приходе.
Возвращается она домой и со слезами говорит Цаган-герту-хану:
— Пришел ли Гесер или не приходил? Или то был сон?
— Раз ты ушла сюда, — говорит Цаган-герту-хан, — то будешь женою высокого человека. Но как бы я не заставил тебя есть тело своего мужа и пить его кровь! Кто, ты думаешь, я, и кто Гесер-хан, государь десяти стран света?
И он ушел.
* * *
— Если это действительно Гесер, — говорит Рогмо-гоа, — то его не должны сожрать и змеи, а не то сожрут.
Тогда было приказано бросить Ольчжибая в змеиный ров, и его бросили. Гесер же покропил немного на всех змей молоком черной орлицы, и все змеи от этой отравы передохли. Обратил он большую змею себе в подстилку, а маленькую в подушку. Лежит и в образе Ольчжибая поет Гесер:
— Лишь только Цзаса-Шикир и тридцать богатырей, приняв бразды Гесерова правления, доверились словам Цотона, как сдали свою Рогмо-гоа трем ханам. Так люди говорят. Говорят, что Рогмо-гоа стала женой Цаган-герту-хана моего и забыла, изменница, о походе Гесера своего. Теперь же вторично изменяешь ты, Рогмо-гоа, помышляя о своем Гесере. А я, не стал ли я добрым молодцем, судьбою ниспосланным трем моим ханам. И вот я, Ольчжибай, не погибну, к каким бы козням против меня ты ни прибегала: блюдут меня гении-хранители трех моих ханов!
Говорят между собою три хана:
— Как же признать в нем Гесера!
И выпускают они Ольчжибая из змеиной ямы.
* * *
У Цаган-герту-хана были две собаки, Барс и Ирбис, которые рвали и пожирали людей. Рогмо-гоа держала обеих собак на цепи. Велит она позвать Ольчжибая и думает: если это действительно Гесер, то собаки его не тронут, а если нет — бросятся и растерзают. Бегает недалеко от нее Ольчжибай с плетенкой за плечами и делает вид, будто собирает аргал. Тогда Рогмо-гоа спускает на него обеих собак. Но не успели те подбежать к нему, как Гесер чудесною силой опрокинул над собой плетенку и смотрит.
— Если б это был Гесер, — решила Рогмо-гоа, — то собаки не бросились бы на него. Ну, а этот Ольчжибай счастливо отделался!
Ольчжибай пошел домой, превратившись в Гесера, но дома он опять принял вид Ольчжибая.
* * *
Садится Гесер на своего вещего гнедого, надевает все свои доспехи и, сопровождаемый всеми своими волшебными войсками, подступает к ставке трех ширайгольских ханов с западной стороны. Водружены значки и знамена, трубят трубы... Там и сям вырыты очаги, наполнено множество котлов. В лагере Богдо-Гесера великий пир. Забавляет он войска и борьбою борцов и стрельбою лучников; показывает войску все свои волшебства...
Собирают и ширайгольские три хана свое великое войско и выступают навстречу с кличем: «наступает Гесер!» Подступают к Гесерову стану, и — чудо! — к небу тянется синий столб дыма... И лишь на том месте, где варили пищу, около многочисленных очагов, лежит весь во вшах и гнидах мальчик. Ольчжибай подбегает к мальчику с саблей наголо.
— Погоди, голубчик Ольчжибай! — говорит Шиманбироцза. — Мы его допросим! — и он стал допрашивать мальчика:
— Чье было это огромное
