Гянджеви Низами - Пять поэм
Меджнун узнает о смерти матери
Меджнун бродит по горам, распевая стихи. К нему снова приезжает Селим, привозит одежду и ппщу и сообщает о смерти матери Меджнуна. Меджнун идет на могилу родителей и рыдает над ней. На его стоны собирается вся родня. Они хотят увести Меджнуна в дом, но он вырывается и убегает в горы. Низами заключает главу рассуждениями о краткости жизни и о том, что не нужно ни от кого зависеть.
Лейли призывает Меджнуна
Лейли? — Да нет! То узница в темнице.И все-то ей мерещится и мнится,
Что где-то между милых строк письмаНадежда есть, сводящая с ума.
А муж стоит на страже дни и ночи,Следит, и ждет, и не смыкает очи.
У самой двери тщетно сторожит,Видать, боится, что Лейли сбежит.
И что ни день, готов из состраданьяОтдать ей жизнь, не поскупиться данью.
Но мрачно, молчаливо и мертвоСидит жена, не глядя на него.
И удалось однажды ускользнуть ейОт зорких глаз и выйти на распутье:
Быть может, тот прохожий иль инойО милом весть прослышал стороной.
Так и случилось. Встретился, по счастью,Ей странник-старичок,[269] знаток по части
Всесветных слухов и чужих вестей.Он сообщил красноречиво ей,
Что пламя в сердце друга, в сердце страстном —Как бушеванье волн на море Красном,
Что брошен он в колодец, как Юсуф,Что бродит до рассвета, не уснув,
И в странствиях «Лейли, Лейли!» вопит он.И для него весь мир Лейли пропитан,
И кара и прощение — Лейли,И всех дорог скрещение — Лейли.
«Я та Лейли, — в ответ она вскричала,—Я жизнь его годами омрачала,
Из-за меня он теплился и гас.Но есть, однако, разница меж нас:
К вершинам гор ведет его дорога,А я — раба домашнего порога».
И, вынув серьги из ушей, ЛейлиШвырнула дар прохожему: «Внемли!
Не откажись за жемчуг мой от службы!Ступай к нему, найди предлог для дружбы
И в наши приведи его края,Чтобы на друга поглядела я,
Оставь его в любом укромном месте.Все может быть. Сюда приходят вести
О сложенных им песнях. Может быть,Он не успел и старые забыть.
А может быть, еще другие сложитИ дальше жить мне песнями поможет».
И полетел, как вихрь, ее гонецПо людным рынкам, по краям безлюдным
И встретился в ущельях наконецОн со страдальцем этим безрассудным.
Вкруг хищники рычат, разозлены,Как стражники несчитанной казны.
Меджнун сейчас же к старцу обернулся,И, как дитя к родному, потянулся,
И на зверей прикрикнул, и зверьеСмирило сразу бешенство свое.
И странник, не жалея красноречья,Упрашивал безумного о встрече,
Привет Лейли ему передавалИ между извинений и похвал
Так говорил: «Споешь ей две газели,Чтоб воскресить минувшее веселье.
Есть пальмовая роща в той стране.Она — как память о твоей весне.
В той заросли зеленой и прохладнойТы встретишься с подругой ненаглядной.
Там все ключи от ваших дум и дел».И на Меджнуна платье он надел,
Своих пожитков развязавши ворох,И снова не скупился в уговорах.
Но и Меджнун безропотно вскочил,Старательному старцу облегчил
Благие сборы к спешному возврату.И, как стремится жаждущий к Евфрату,
Еще нетерпеливей и быстрейСпешил Меджнун со свитою зверей.
Всего лишь шаг до цели остается.Послушен жребий. Дело удается.
Достигли рощи пальмовой они.Безумный ждет в прохладе и тени.
И вот гонец встал у шатровой двери,И оповещена и мчится пери:
Там, в десяти шагах, ее любовь!Но сразу в ней остановилась кровь.
«Нет! — говорит, и вся затрепетала.—Нет, невозможно! Сил моих не стало.
Как быстро тает бедная свеча!Ступлю я шаг — и гасну, трепеща.
Нет, нет! Идти к нему — идти на гибель.Сюда он для богохуленья прибыл.
Я знаю, как он грешен и речист.Пускай же свиток остается чист.
Пускай, представ пред судиею высшим,Ни слова мы на свитке не напишем,
Не зная срама за дела свои.В том совершенство истинной любви».
Гонец, к Меджнуну возвратившись снова,Нашел почти в беспамятстве больного,
В прохладе пальм простертого без сил.Старик его слезами оросил.
Тот, постепенно приходя в сознанье,Не вспомнил, что обещано свиданье,
И, выпрямиться толком не успев,Уже слагал он сладостный напев.
Песня Меджнуна
Где ты? Где я? О том не знаю,Чья ты? Ничья? О том не знаю.
Взял только песню в дальний путь.Во имя бога — не забудь!
За ворох бед я душу продал,Шелка за грязный ворох отдал,
Зато не стал ничьим рабомИ в горе радуюсь любом.
Повсюду зван в друзья и в гости.Не надо мне игральной кости,
Не надо зрителей вокруг —Дивить их ловкостию рук.
Не надо мне коня в дороге.Печаль несет меня в дороге.
Но не печальна та печаль.Где ты? Не знаю — и не жаль.
Как я ни медленно кочую,Но на стоянках не ночую.
И скоро знак мне будет дан,—Ударю в смертный барабан.
Не говори мне «доброй ночи».Раз нет зари — нет доброй ночи:
Не приходя, ушла навек,Так и не тронув сонных век.
С твоим приходом я в разладе,С твоей душой моя в разладе.
Из тела выйти ей пора,—Тогда ты выйдешь из шатра.
Но ты и я — едины оба.И нам достаточно до гроба
Двух тел для сердца одного.Да будет свято их родство!
Одним лучом рассветным брызни,И проживу я сотню жизней.
Как вслед за утром белый день,Мы вечно рядом — с тенью тень.
Нас две стрелы смертельных ранят.На двух монетах нас чеканят.
Но разницы меж нами нет:Века сотрут чекан монет.
Я ослеплен в твоем сиянье.Но на далеком расстоянье
Я гибну, с тленьем не борясь,—Башмак, с ноги упавший в грязь.
Я — войско, мчащееся к бою,Когда-то послан был тобою,
И вот в погоне до сих пор,Трубя в рога, скликаю сбор.
Весна в дождях несносных плачет,Меджнун о ранних веснах плачет.
Ночь в лунных славится лучах.Меджнун живет в твоих очах.
Я — черный раб, индус на страже,Ты — пальма в солнечном мираже.
Я — опьяненный соловей,В слезах над розою своей.
О, если бы не в отдаленьеСо мной делила ты томленье,
И в лунной пламенной тениМы — ты и я — вдвоем, одни,
Щека к щеке прижались нежно,Глаза в глаза впились прилежно,
И в лунном пламенном пленуТебя я тронул, как струну!
И кольца кос твоих ласкал бы,И влажных губ твоих искал бы,
Пылал огнем и вновь желал,И в скалах прятал, словно лал.
Не в одиночестве печальном,Но на пиру твоем венчальном
Я пил бы сладкое вино.Оно в раю разрешено».
Так спел Меджнун и вновь бежал в пустыню,Без благодарности, без благостыни.
И та, кто тайно слушала, в слезахУшла назад, привета не сказав.
Салам из Багдада знакомится с Меджнуном
