Как становятся предателями (СИ) - Кацман Изяслав
-Слушаюсь! – хором отвечают мои вояки.
«На составление плана даю семь дней» – продолжаю – «Хонокоре, занимаешься этим лично, без помощи своих летинату. Покажешь его для начала генералу. Если у него будут замечания, обсудите и сделаете поправки. Потом его обсуждаем втроём. И чтобы до моего особого распоряжения ни одна живая душа не знала о походе в Бонко». Генерал с капитаном согласно пожимают плечами. А я добавляю: «Учитывая господство палеовийцев на море, исходи из того, войска перебрасываться должны по суше. Логурикапи, оба сапёрных батальона отправь на строительство Огокской дороги. Кстати, при работе над планом следует учесть, что, возможно, вохейцы пришлют сапёров или военных строителей для ускорения прокладки пути в Бонко. По крайней мере, Куба-Хитва обещал использовать все свои связи, дабы заполучить их сюда».
-Хитва, пожалуй, это сможет сделать – ответил начальник Третьего Стола и тут же добавил – Но мои сапёры нужны на обустройстве дополнительных береговых укреплений.
-Хорошо, Тридцать первый цаб и сотню из Тридцать второго выделяешь на Огокскую дорогу, две сотни оставляешь в Мар-Хоне и Тин-Пау.
-Слушаюсь! – гаркнул Логурикапи.
-Свободны. Идите. И помните: всё держать в тайне от подчинённых, друзей и родственников.
Ну ладно, хоть молодецки кричать «Слушаюсь» и «Так точно» мои бравые вояки научились. Интересно откуда они этого набрались. Такое ощущение, что подобное само собой заводится, когда начинаются эти игрушки в звания и форму.
Господа офицеры покидают меня. В голове крутится одно: сохранили бы планируемую операцию по установлению контроля над Бонко в секрете хотя бы на стадии разработки. На абсолютное молчание причастных в период подготовки к походу на восток я даже и не надеюсь – тогда уж всяко найдутся среди наших вояк болтуны, через которых поползут слухи.
А мне предстоит сегодня ещё одно дело. Причём, куда деликатнее, нежели выдача армейскому командованию задания сверстать план по захвату самого крупного из неподконтрольных центральной власти кусков Пеу. И даже деликатнее, чем подталкивание вохейского посла к нужным мне выводам.
Сижу ещё несколько минут, настраиваясь и морально готовясь. Потом резко встаю и выхожу из кабинета, поворачивая к чёрному входу из дворца типулу-таками, под чернильно-синее небо вечерних тропиков. Раноре с парой своих сунийцев уже ожидают меня на хоздворе возле калитки, через которую заносят продукты на кухню и вытаскивают из дворца мусор. Я молча мотаю им головой – дескать, следуйте за мной.
Путь наш пролегает в южную, «новую», часть Тенука. Проходим неровными улицами с мастерскими и лавками, оставляем по левую руку пару небольших заводиков, стоящих на отшибе от жилых кварталов, вновь идём, то и дело сворачивая, вдоль домов ремесленников и торговцев, совмещающих жилище с рабочими местами: да, широко расстроилась столица Пеу-Даринги за последние десять лет. Последнее «подношение Тобу-Нокоре» от обитателей города дало почти пятнадцать тысяч ракушек тонопу. Учитывая, что собираются они с подданных Солнцеликой и Духами Хранимой старше четырнадцати лет, всё население раза в два или два с половиной больше. Принимая во внимание папуасскую многодетность, можно было бы предположить цифру и выше, но следовало учитывать немалую долю холостых и неустроенных среди городской публики. Так что лично я вслед за начальником столичной полиции склоняюсь к тому, что коэффициент, на который следует умножать число налогоплательщиков, лежит где-то ближе к двойке.
Возле одного из ничем не примечательных домов-мастерских останавливаемся. Над входом висит корявое изображение перекрещенных молотка с топором, долженствующее обозначать род занятий хозяина – столярно-плотницкие работы.
Сунийцы остаются караулить у входа, я же проскальзываю внутрь мастерской, на ходу накидывая специально прихваченный грубого полотна плащ с капюшоном. Обдумывая предстоящую операцию, я сперва хотел привлечьстоящего сейчас снаружи троюродного брата моего верного Раноре по имени Погоноре, совсем недавно пополнившего ряды моей личной охраны, и потому ещё не успевшего примелькаться в столице. Но по здравому размышлению решил сделать всё сам – и без свидетелей обойдусь, и смогу быть уверенным, что никто случайно не переврёт нужные слова. Пахнет свежеструганным деревом и олифой. Последнюю варят в паре тенхорабитских мастерских из привозного «вохейского» масла. Местное пальмовое, не знаю уж почему, заморские специалисты забраковали – мне заморачиваться такой мелочью было в своё время недосуг, просто принял к сведенью, что сырьё из растущих кое-где у нас на Пеу пальм, дающих целые грозди немалого размера маслянистых плодов, на производство лакокрасочных материалов не годится. Масляная краска к числу вещей стратегически-критических не относилась, потому я отдал всё, что с ней связано, на откуп частному капиталу.
В мастерской горят несколько плошек, чадя драгоценным пальмовым маслом, которое никто из папуасов или их сородичей с Иханары не стал бы жечь ради освещения – нормальному обитателю каменновековых задворков ихемской Ойкумены не пришло бы в голову без очень уж уважительных причин работать при искусственном освещении. Вот на таких мелочах и палятся шпионы….
Капюшон на несколько размеров больше вроде бы скрывает моё лицо, но всё равно держусь в тени, за штабелем досок. Хриплым от волнения голосом зову владельца мастерской. Тот с видимой неохотой выползает откуда-то с задней части дома, выходящей во внутренний двор.
-Чего надо? – не очень любезно спрашивает столяр, что для ремесленника, живущего с заказов клиентов, несколько странно. Тёмно-коричневое лицо его, изрезанное парой шрамов, изображает крайнее раздражение: дескать, оторвали человека от важного дела.
-Ты Хлонве Столяр? – интересуюсь.
-Ну, допустим – отвечает хозяин.
-Хорошо – говорю в нос – Я знаю, кто ты такой на самом деле – последние слова выходят у меня с некоторым нажимом.
-И? – мой собеседник напрягся. Я бы даже сказал – подобрался, словно для прыжка. В руках его словно по волшебству появилась внушительных размеров стамеска с остро заточенным наконечником.
-Успокойся – стараясь придать голосу максимальное дружелюбие – Перед тобой друг. Я здесь не затем, чтобы схватить тебя, а сообщить кое-какие сведения, которые могут помочь вашим вождям на Иханаре.
-И что же ты хочешь сообщить? – спрашивает Хлонве после некоторого молчания.
Я выдаю заранее заготовленный и даже пару раз проговоренный (про себя, разумеется) текст. Много времени речь моя не занимает, и воцаряется напряжённая тишина.
-А тебе какая выгода от всего этого? – недоверчиво бросает хозяин – Почему я должен верить неизвестно кому?
Сказал бы я, какая такая у меня выгода – да боюсь, не поверит, чертяка заморский.
Потому говорю совсем другое, надеюсь, более правдоподобное с его точки зрения: «Я суниец с востока острова. Там мой народ гане. Когда я покинул родное Бонко, то думал, что здесь меня будут считать равными дареоям. Но и здесь, в Тенуке к нам, суне, относятся как к низшим. И любой ублюдок из местных дареоев считает себя выше нас. Я и мои товарищи хотим свободы от власти дареоев Сонаваралинги с его «пану макаки» и вохейцами. И готовы ради этого помогать врагам дареоев».
-Откуда тебе известно про корабли? – задает резонный вопрос Столяр.
-Мой дядя служит в «пану макаки», вот и услышал случайно – выдаю очередную часть «легенды», сконструированной на основе биографии стоящего сейчас на карауле снаружи Погоноре – Он там давно, с того похода, когда Раминаганива стала типулу-таками. Но до сих пор находятся дареойские ублюдки, напоминающие ему его ганеойское происхождение.
-Чего ты хочешь за сообщённые сведения? – после длительной паузы вдруг спрашивает Столяр.
-Ничего – отвечаю – Но если не жалко, можешь дать несколько серебряных монет, сколько сочтёшь нужным.
-Хорошо – хозяин мастерской исчезает из моего поля зрения на минуту или две, а появившись, протягивает руку и суёт мне в ладонь небольшой мешочек с монетами.
