Мифы Дальнего Востока. От хозяина тайги Дуэнте и шаманки Кытны до духов вулканов и мухоморных девушек - Муравьева Татьяна Владимировна
На Камчатке он прожил четыре года, и за это время пешком и на собачьих упряжках исследовал полуостров буквально вдоль и поперек. «Недостатки ли ее больше, или важнее преимущества?» — задавался молодой ученый вопросом. К первым он относил неплодородную землю, частые землетрясения и наводнения, ко вторым — здоровый воздух, чистую воду, отсутствие эпидемий, и в конце концов пришел к выводу, что Камчатка «к житию человеческому не менее удобна, как и страны, всем изобильные».
Крашенинников собрал уникальный материал, исследовав и описав местную растительность и животный мир (в частности, он отметил, что медведи здесь «не сердитые»), систематически вел метеорологические наблюдения, с большим интересом и вниманием приглядывался к жизни и быту местных коренных народов — ительменов и коряков.
Конечно, ему, человеку образованному, горожанину, христианину, их образ жизни, обычаи и представления о мире, почти не изменившиеся со времен каменного века, часто казались странными и даже дикими, но в то же время многим он искренне восхищался. Его удивляло, как эти народы «без железных инструментов могли все делать: строить, рубить, долбить, резать, огонь доставать; как могли в деревянной посуде еду варить и что им служило вместо металлов», причем искусство некоторых мастеров представлялось ему совершенно непостижимым. Особенно поразила молодого ученого цепь, выточенная из моржового клыка, с цельными звеньями, входящими одно в другое.
Ительмены и коряки, в свою очередь, относились к Крашенинникову и его занятиям с большим интересом и уважением и даже сложили такую песню:
Если бы я был студентом,
То описал бы все моря и горы,
Морских зверей и птиц…
Быт Крашенинникова был крайне скудным. Жил он в каморке, где было холодно и угарно, к тому же на протяжении двух лет ему почему-то не выплачивали денежного жалования.
При этом он регулярно посылал отчеты с результатами своих исследований профессорам, которые сами так и не доехали до Камчатки.
В октябре 1740 года на Камчатку прибыл ботаник Георг Стеллер, недавно присоединившийся ко Второй Камчатской экспедиции. Он был старше Крашенинникова всего на год, но имел звание адъюнкта, а Крашенинников по-прежнему числился студентом, поэтому оказался в подчинении у Стеллера и был вынужден отдать ему все свои материалы. Однако благодаря тому, что Стеллер обладал живым, веселым характером и был таким же энтузиастом, как сам Крашенинников, между ними установились вполне приятельские отношения. Стеллер даже хлопотал о том, чтобы Крашенинникову, наконец, выплатили его жалование.
Меж тем Крашенинникову пора было возвращаться в Петербург, и в июне 1741 года он покинул Камчатку.
Обратный путь занял полтора года. В Якутске Крашенинников женился на дочери местного дворянина, и в феврале 1743 года прибыл в столицу уже семейным человеком. По своим собственным подсчетам, за время Камчатской экспедиции он проделал 25 773 версты78.
В Петербурге Крашенинников получил звание адъюнкта, а затем и профессора. Более десяти лет занимался обработкой своих камчатских материалов и наконец подготовил к печати капитальный двухтомный труд «Описание земли Камчатки». В этом труде, написанном великолепным языком, живо и ярко представлены быт, нравы, домашний уклад, верования и мифология народов полуострова.
Однако сам Крашенинников не застал публикацию: он скоропостижно скончался 12 февраля 1755 года. По словам Н. М. Карамзина, ученый умер «в тот самый день, как отпечатался последний лист описания Камчатки».
Впоследствии «Описание земли Камчатки» не раз переиздавалось, было переведено на английский, французский, немецкий и голландский языки и не потеряло своей научной ценности до сих пор.
ГЕОРГ ВИЛЬГЕЛЬМ СТЕЛЛЕР
Георг Вильгельм Стеллер (1709–1746) был столь же яркой личностью, и его заслуги в изучении Камчатки вполне сопоставимы с заслугами Крашенинникова.
Стеллер родился в Германии, окончил университет в Галле — изучал ботанику и медицину — и рассчитывал занять профессорскую кафедру. Однако вакансии для него не нашлось, и он решил ехать в Россию, где, как все тогда знали, для образованного и деятельного человека представлялись большие возможности.
В ноябре 1734 года он прибыл в Петербург и стал домашним врачом видного церковного и государственного деятеля Петровской эпохи Феофана Прокоповича. Должность эта была почетной и выгодной, но Стеллера влекли неизведанные земли и научные открытия, и он решил присоединиться ко Второй экспедиции Беринга на Камчатку.
В конце 1737 года Стеллер выехал из Петербурга. Как и Крашенинников, он добирался до Камчатки два с лишним года, по пути занимаясь естественно-научными наблюдениями, и в сентябре 1740-го достиг полуострова. После отъезда Крашенинникова Стеллер приступил к самостоятельным исследованиям — изучал полуостров с графической и ботанической точек зрения, знакомился с жизнью его коренных обитателей, особенно сосредоточив свое внимание на ительменах, которых тогда называли камчадалами. Стеллер отмечал присущую камчадалам «живость характера» и «фантазию», записывал слова ительменского языка и через некоторое время отправил в Сенат письмо, в котором доказывал необходимость создания школ для ительменов.
У Стеллера сложились напряженные отношения с его непосредственным начальником Гмелиным. Однако, несмотря на неоднократные конфликты, профессор отдавал должное мужеству Стеллера, его неприхотливости в быту и преданности науке. «Ему не нужны были парик и пудра, — писал Гмелин уже после смерти Стеллера. — Любые туфли и любые сапоги ему годились; он никогда не досадовал на плохие жизненные условия, он всегда был в хорошем настроении, и чем необычнее шли его дела, тем радостнее он был… Ему было нипочем проголодать целый день без еды и питья, когда он мог совершить что-нибудь в пользу науки».
В июне 1741 года парусный пакетбот «Святой Петр» под командованием главы экспедиции капитана-командора Витуса Беринга отправился к еще не изведанным берегам Северной Америки. Стеллер изъявил желание принять участие в этом трудном и опасном плавании. В письме Гмелину он отмечал, что надеется сделать «важные и редкие открытия», но при этом вполне допускал, что может найти там и «свою полную погибель».
Экспедиция изучила северо-западное побережье Америки и ряд неизвестных до того времени островов. На одном из них, впоследствии получившем название Каяк, была сделана недолгая остановка. За шесть часов пребывания на берегу Стеллер успел определить 163 вида растений, животных и птиц, в том числе неизвестную ранее черноголовую голубую сойку, которая была названа его именем. Кроме того, он, насколько это было возможно за столь краткое время, познакомился с аборигенами — алеутами и эскимосами — и высказал предположение, впоследствии подтвержденное многими исследователями, что эти народы, хотя и обитают на американской земле, имеют азиатские корни.
Осенью «Святой Петр» повернул обратно к берегам Камчатки. На море штормило, запасы еды и пресной воды на корабле подходили к концу. Среди матросов началась цинга; заболевшие едва держались на ногах, каждый день кто-нибудь умирал, и тело сбрасывали за борт. Тяжело заболел и слег сам Беринг. Наконец показался берег. Но это была не Камчатка, как поначалу решили мореплаватели, а безымянный необитаемый остров. Все сошли на сушу, чтобы пополнить запасы пресной воды и переночевать на твердой земле. Ночью случился шторм, «Святого Петра» выбросило на берег и разбило в щепки. Экипажу пришлось остаться на острове на всю зиму.
Зимовка оказалась невероятно тяжелой. Жили в землянках, пропитание добывали охотой. Самым страшным бедствием по-прежнему была цинга, от которой умерло тридцать человек, в том числе и Беринг. Впоследствии остров был назван его именем.
Стеллер как врач старался спасти оставшихся в живых. Лейтенант Свен Ваксель, после смерти Беринга принявший командование, писал: «Большую услугу оказал нам при этом адъюнкт Стеллер, отличный ботаник, который собирал различные растения и указывал нам разнообразные травы, из которых мы приготовляли чай, что приносило заметную пользу нашему здоровью».
