Димитри Меекс - Повседневная жизнь египетских богов

Точно так же, как и во время коронации священного сокола Эдфу, последующие действия сильно походят на магическую практику.{1049} Первый знак — эмблема, означающая «должность (царя)», должна была быть начертана рукой владыки «камедью, смоченной слюной».{1050} Точно такую же эмблему делали из жеваного хлебного мякиша. Ее не имел права есть ни один человек, кроме фараона: именно ее поглощение обеспечивало ему его властные качества.{1051} Готовили также лепешку из различных растительных и минеральных ингредиентов, окуная ее в ил с «затопленной части полей».{1052} Состав лепешки напоминал ритуальные изображения Осириса. То, что ее нужно было окунуть в ил от нового наводнения, возможно, соответствовало символическому погребению, за которым должно было последовать возрождение.{1053} Кроме того, изготавливали семь изображений богов Дома жизни в их животной форме. Они были глиняными, «с пламенем в устах».{1054} По ритуалу следовало добавить: «Пусть будут им даны божественные приношения; поступать так, как если бы были представлены семь приношений!»{1055} Следует довольно темный пассаж, из которого как будто следует, что царь проводил ночь в этой часовне. Он ложился после того, как в руки ему влагали деревянный скипетр, а под голову клали царскую регалию, именуемую «наследие быка». Она состояла из четырех печатей, также деревянных: на двух из них было имя бога земли Геба, а на двух других — изображения Нейт и Маат; с их помощью проштамповывали изготовленные ранее лепешки. Речь шла о передаче власти от умершего фараона его наследнику и о подтверждении законности прав наследника. Тот факт, что царь проводил ночь в этом месте (неясно, во сне или бодрствуя), напоминает о практиках инкубации в храме с целью получения оракула божества.{1056} Может быть, печати предшественника, которые лежали под головой фараона, оказывали свое действие именно во время сна, передавая таившуюся в них силу. В то же время допустимо, что царь проводил ночь в этой часовне в бдении. В последний день старого года он имитировал символическую смерть, чтобы возродиться в первый день года нового обновленным и переродившимся.{1057}

В обряде принимали участие две живые птицы неизвестного вида; возможно, это были воробьи. Их следовало посадить возле лепешки, приготовление которой мы только что описали, причем фараон клал на нее руку. Эти пташки были вестницами Хора: они должны были служить посредниками между богом и участниками церемонии. Одну из них отпускали, и она должна была объявить о счастливом завершении обряда. Законный наследник бога Хора преодолел все испытания этих трудных дней и остался на своем троне. Птице говорили, чтó именно она должна передать: «Ты скажешь Хору, что фараон здесь, он упрочил свое положение».{1058} Отметим, что это «упрочение» выражается посредством терминов, в точности совпадающих с теми, что использовались при основании храма. Вторая птица остается рядом с царем и играет как бы роль оракула. Ее щебетание, рассматриваемое как речь, позволяет понять, высказывается ли бог через ее посредство за царя или против, подтверждая, достоин он или нет исполнять свои функции.{1059}

Посредством этих обрядов царская власть обновлялась, и можно было приступить к символическому истреблению врага, которого олицетворяли два пучка, состоявшие каждый из семи растений. Сначала царь должен был их понюхать и срезать вершину каждого стебля. Затем он одевался в платье из красного льна, передняя сторона которого была украшена защитными амулетами. Ему вручали жезл власти над чужеземными странами, с помощью которого он должен был поражать врагов, и обували в белые сандалии. Другие амулеты прикрепляли непосредственно к коже на правой руке царя. Для полного предотвращения опасностей грядущего года жрецы из Дома жизни пели гимн. Тогда фараон выходил из павильона, где он проводил ночь, чтобы отправиться в храм и принести там жертвы богам-предкам. Мы уже видели, что этот ритуал был кульминационным моментом многих праздников.

Последняя церемония опять проходила в часовне Дома жизни, которая, как мы помним, была местом изготовления земляного изображения Осириса-Ра.{1060} Здесь царю передавали девять живых птиц различных видов. Чтобы обеспечить удачное завершение последующего обряда, царю приносили необходимые амулеты: на шею ему надевали изображения золотого сокола, фаянсового коршуна и бирюзовой кошки.{1061} В первую очередь приносили «живого сокола, который будет почитаем царем по каждому случаю этого года».{1062} Повернув его голову, сокольничий снимал слезу с левого глаза птицы. Затем амулет в виде золотого сокола на шее царя смазывали этой слезой, которая передавала ему свои защитные силы. После сокола приносили грифа. Голову птицы умащали, затем, как и в предыдущем случае, ее поворачивали назад и делали так, чтобы гриф распростер свои крылья над царем. Это последнее должно было сохранить его в грядущем году от ярости любых сил.{1063} Также получал помазание коршун, и его крылья тоже расправлялись над головой фараона. Тогда фараон возглашал: «Когда птица полетит к небу, она уничтожит все нечестивые угрозы, отмеченные смертью, (которая проявляется) вблизи бога».{1064} Точно так же поступали и с нильским гусем. Затем появлялась птица месит,{1065} имя которой напоминает слово «рождение». Она объединяла уже упомянутых птиц с теми, которые следовали далее. Текст позволяет предположить, что ее кормили; затем ее подносили царю так, чтобы ее крылья коснулись его затылка.{1066} При этом контакте царь символически возрождался, уподобляясь гелиопольским богам.{1067} Птицам из второй группы также поворачивали голову и совершали помазание, но их крылья не разворачивали над фараоном. Здесь мы снова находим воробья из Дома жизни в уже упоминавшейся роли.{1068} Затем наступала очередь ласточки. Нам показывают, как она прилетает к Ра, который даже прерывает трапезу, чтобы выслушать ее сообщение. Птица рассказывает ему, что она сама — новорожденная и тем самым изображает царя, который только что возродился. Журавль отправляется по тому же пути, что и ласточка: он просит у бога-солнца сберечь фараона от опасностей первоначального хаоса.{1069} Запись о последней птице не содержит никакой информации. Этот любопытный обряд кончается призывом ко всем птицам: их просят сделать так, чтобы фараон «остался в добром здравии, будучи в безопасности в этот день».{1070}

Своеобразная природа этих обрядов, их длительность позволяют задаться вопросом: действительно ли царь лично принимал участие во всех этих церемониях и позволял ли он проделывать с собой все эти ритуальные манипуляции? Некоторые из них должны были быть довольно неприятны. Кроме того, можно думать, что обряд, состоявший в том, что крылья грифа или любой другой хищной птицы расправляли над головой царя, был далеко не безопасен. Несмотря на утверждения этого текста, трудно поверить в то, что этот обряд исполнялся с участием реальных птиц, если только их заранее каким-то образом не обезвреживали.

Подтверждение власти царя, который, по отношению к богам, гарантировал космическое равновесие, должно было предполагать множество ритуальных действий, иногда весьма необычных, хотя многие из них имеют свой источник в других богослужениях. Вполне узнаваемы обряды воскрешения Осириса и заклятия космических врагов. Очевидно, все средства были хороши, чтобы защитить единственного посредника между богами и людьми в тот момент года, когда его божественная власть была подвержена всем опасностям.

То, что происходило на юге Египта, в храме Хора в Эдфу в тот же самый период конца года, не предполагало заклятия опасностей года грядущего. Церемонии начинались в последний день последнего месяца года и продолжались в течение пяти дополнительных дней, первого дня Нового года и пяти следующих дней.{1071} На первый взгляд во всех этих обрядах не было ничего примечательного. По давно установившейся во всех египетских храмах традиции, последний день последнего месяца и пять дополнительных дней были для божества храма поводом для полного обновления своего гардероба. Литургия храма Эдфу не пренебрегала этим правилом: здесь в течение этих шести дней проводились «праздники облачения», в конце которых Хор уже должен был располагать новой одеждой на весь год. Однообразные обряды прерывались только бдением Осириса, которое проводилось между последним днем последнего месяца и первым дополнительным днем, который считался днем его рождения.{1072} В этот день праздник облачения был предназначен для Осириса в образе Великого Столпа и его Эннеады. В связи с этим его статуя занимала почетное место близ статуи Хора и Хатхор. Мы увидим, что это присутствие специфической формы Осириса весьма немаловажно и что оно отвечает одной из главных целей церемониала. Во все остальные дни именно Хор, бог храма, пользуется всеми обрядами регулярных празднеств. Коротко говоря, эти дни, которые привлекают столько внимания в других местах, в Эдфу — всего лишь прелюдия к новогоднему празднику, первому дню месяца тота, который считается днем юбилея бога Ра.{1073} Обряды, которые должны были проходить здесь, фактически являлись параллелью к царским обрядам, при которых мы только что присутствовали, в той мере, в какой они делали возможным ежегодное возрождение сил божества. Это возрождение столь же необходимо, как и возрождение царя как посредника между миром и богами, и касается посредника другого рода — статуи божества. Несомненно, эта церемония должна была проходить во многих храмах Египта. В Эдфу, который послужит нам путеводной нитью, а также в других местах, самое сокровенное место храма, его центральное святилище, не было затронуто этим обрядом, как и главная культовая статуя.{1074} Статуя, которая вовлекается в этот важный обряд, особого типа. По-видимому, она изображает божество в той форме, которая наиболее подходит для получения сообщаемой ему извне энергии и передачи ее всем остальным статуям. Речь, несомненно, идет о форме бога, связанной с изначальными временами, которая в Эдфу представляла собой итифаллического сокола со сложенными лапами.{1075}