Гянджеви Низами - Пять поэм
О том, как Лейли и Меджнун полюбили друг друга
И каждый день, едва взойдет заряИ солнце, как Юсуфов лик горя,
Окаймлено пыланьем светло-синим,Полнеба красит цветом апельсинным,—
Лейли подставит золоту чело,Чтобы зарделось нежно и светло.
И многие всем сердцем засмотрелисьНа девственную утреннюю прелесть
И, отозвавшись на младой огонь,Ножом себе царапали ладонь.[258]
И Кейс бродил, влюбленный и безмолвный,Как зрелый плод, румяным соком полный.
Дни шли и шли. И день настал, когдаПришла взаимных вздохов череда.
Жилища их любовь опустошила,С мечом в руке над ними суд вершила.
И между тем как немы их уста,Уже роились слухи неспроста,
И сорвана завеса с детской тайны,И весь базар взволнован чрезвычайно.
И как они ни сдержанны, — не смолкВсеобщий пересуд и кривотолк.
Ведь и в засохших зернышках нетленныйБлагоухает мускус для вселенной.
Как будто ветер, вея поутру,Приподымал за уголок чадру
С чела любви. Они терпели честно:Ведь тайна лишь двоим была известна.
Но что терпеть, что пользы им молчать,Когда с запрета сорвана печать?
Любой их взгляд красноречивей слова.Найдется ль средство от мученья злого?
Путь пламени любовь нашла сама —И вырвалась. И Кейс сошел с ума.
Да, он, глядевший на Лейли украдкой,Снедаем был безумной лихорадкой
И рядом с ней, и близко от нее —Лишь растравлял отчаянье свое.
Ведь сердце — путник над скалистой бездной,—Когда сорвешься — помощь бесполезна.
А тот, кто этой доли не знавал,Его Меджнуном странным называл.[259]
Да, был он одержим. Не оттого лиОн кличку подтверждал помимо воли?
За то, что люди брешут, будто псы,Он был лишен возлюбленной красы.
За толки их, насмешками плененных,Похищен был у лани олененок.
Лила Лейли бесценный жемчуг слез,И Кейсу плакать горестно пришлось.
И он бродил по рынку и вдоль улиц,И все, кто с ним, рыдающим, столкнулись,
Что на него дивились и глазели,Что слышали напев его газели,—
Все ринулись за ним оравой шумной,Кричали вслед: «Меджнун, Меджнун, безумный!»
А он и впрямь с рассвета до звездыНе признавал ни сбруи, ни узды.
Он будто гнал осла над черной кручен.Но из-под ног ушел песок горючий,
Посыпался непрочный тот карниз,И сорвался осел с поклажей вниз.
Он, как свечи слабеющий огарок,Ненужный днем, и ночью был не ярок.
И что ни утро он спешил босой,Чтоб повстречаться с милою красой.
Простоволосый, он бежал в пустыню,Чтоб увидать любимую святыню.
Он шел, чтобы к шатру ее прильнуть.И долог был его обратный путь.
Быстрее ветра он спешил туда,—Назад он плелся будто сквозь года.
К ней он летел на сотне крыл летучих,Назад — дорога в терниях колючих.
К ней — водопада пенистый полет,Назад — ползущий по ущельям лед.
Он не боялся волдырей и ссадин,Летел, как будто несся вихорь сзади.
Как на коне летел, не чуя ног,А шел назад — разбит и одинок.
И будь судьба к нему благоприятна,Он не пришел бы никогда обратно!
Описание любви Меджнуна
Рассказ о том, как Меджнун, совсем обезумев от любви, бродит с друзьями по городу и в степи около кочевья племени Лейли. Он обращается к ветру с мольбой донести до возлюбленной слова о его страсти и его мучениях.
О том, как Меджнун отправился взглянуть на Лейли
Меджнун идет с друзьями в горы Неджда к кочевью племени Лейли и видит ее издали в распахнутом шатре.
Отец Меджнуна отправляется сватать Лейли
Опущена фата над ненаглядной,И сломан мост через арык прохладный.
Меджнун в разлуке с милой горевалИ по ночам газели распевал,
И по утрам он брел на то же взгорьеС толпой друзей таких же нищих. Вскоре
Стал повсеместной притчей их позор.И жаловались все, потупив взор,
Отцу на сына. Вздохи, укоризныСын услыхал. Но сделан выбор в жизни!
Что рассужденья здравые, когдаВлюбленному мила его беда!
Отец скорбел о сыне и, поведавО том родне, просил ее советов.
По мнению старейшин, лишь однаДорога здесь пригодна и честна:
Не медлить с начинанием, из мракаИзвлечь Меджнуна и добиться брака.
Шейх амиритов быстро собралсяВ дорогу. Провожала челядь вся.
Уже достигли Неджда. В это времяВсе родичи красавицы, все племя,
Все — знать и челядь — вышли из шатров,Чтоб чужеземцам предоставить кров.
С почетом принят был шейх амиритов.«В чем ты нуждаешься? Скажи открыто».
Тот отвечал: «Хочу быть ближе к вам,Прошу вас верить искренним словам».
И без утайки все сказал соседу:«Ищу родства с тобою, не посетуй!
Как сочетать твое дитя с моим?Мой сын рожден в пустыне и томим
Тоской по родниковой, свежей влаге.А я забочусь о сыновнем благе
И говорю об этом без стыда.Моя семья богатствами горда
И знатностью и пышностью известна.Есть у меня желанье дружбы честной,
А для вражды всегда оружье есть.Мне — жемчуг твой. Тебе — хвала и честь.
Ты продаешь. Товар в цене сегодня.Торгуйся, чтоб я выше цену поднял,
Запрашивай, покуда спрос велик».Так кончил речь отец, и в тот же миг
Второй отец ответствовал учтиво:«Ты говорил весьма красноречиво.
Но пусть судьба решает за меня.Могу ль сидеть у жгучего огня,
Не опаливши нашей дружбы честной?Твой сын прекрасен, и родство мне лестно,
Но он для нас не родич и не друг,Он счастья не внесет в семейный круг.
Он одержим безумием и болен.Ты исцелить его, конечно, волен
Молитвами — тогда и приходиСо сватовством. Но это — впереди!
Прощай, купец! А жемчуг твой с изъяномНе предлагай ни в братья, ни в зятья нам.
В таких делах арабы, знают толк;Боюсь молвы». И тут отец умолк.
И амириты после этой речиПочувствовали стыд и горечь встречи.
Не принятые в племени Лейли,С обидой по домам они ушли.
У всех у них одна забота ныне —Как исцелить Меджнуна от унынья.
И каждый на советы был хитер,Но что ни речь, то хворосту в костер:
«Немало есть у племени красавиц,Пленительных и ласковых на зависть,
Чьи косы — мускус, и рубин — уста,Есть и у нас на выбор красота!
Зачем же ты своей сердечной ранойОбязан той девице чужестранной?
Как плавно выступают, как стройны!А ты чуждаешься родной страны!»
Плач Меджнуна
Все выслушал Меджнун. И для негоВсе стало окончательно мертво.
Он тотчас разодрал свою рубаху:Не нужен саван тлеющему праху!
Тому, чье царство где-то вне миров,Весь мир — кочевье, а не отчий кров.
Он стал бродить по выжженной пустыне,С одной лишь думой об одной святыне,
По кручам горным странствовал пешком,Как тюрк, с заплечным нищенским мешком.
И «Ла хауль»[260] прохожие кричали,Когда он шел в смятенье и в печали,
Когда слыхали по ночам вдалиПротяжный вопль его: «Лейли, Лейли!
Я — выродок. Я джинном одержим.Сам злобным джинном я кажусь чужим,
А для родни — всех бед ее виновник,—Исколот сам, колюсь я, как терновник.
Товарищи веселья и труда,Прощайте, о, прощайте навсегда!
Прощайте, о, прощайте же навеки!Забудьте о несчастном человеке!
Бутыль с вином в руках моих была —Она разбита, и куски стекла
Усыпали дорогу пылью колкой.Потоком слез несет ее осколки,
Ко мне легко ты можешь подойти,—Ног не изранишь на своем пути.
Я — ветвь сухая, ты же — ветвь в цвету.Ну, так сожги сухую ветку ту.
Преступник ли, что жажду исцеленья?В чем грешен, если не в одном моленье?
О, будь моей, моей, Йемена дочь,Из тысячи ночей одну лишь ночь!
Звезда моя! Луна моя младая,Одной болезнью дикой обладая,
Я потому и болен, что люблюТебя одну, тебя, луну мою!
Так он сказал и молча наземь лег.И плакал, кто был часом недалек
От юноши, и бережно и нежноПовел его домой дорогой прежней.
Бывает, что любовь пройдет сама,Ни сердца не затронув, ни ума.
То не любовь, а юности забава.Нет у любви бесследно сгинуть права:
Она приходит, чтобы жить навек,Пока не сгинет в землю человек.
Меджнун прославлен этим даром верным,Познаньем совершенным и безмерным,
Прославлен тяжким бременем любви.Он цвел, как роза, дни влача свои.
От розы той лишь капля росянаяДосталась мне, едва заметный след.
Но, в мире аромат распространяя,Не испарится он и в сотни лет.
Отец везет Меджнуна в храм Каабы
