Змей Рая - Мигель Серрано
XLI. Врата Тибета
Из Гангтока я отправился в Калимпонг, лежащий у порога Тибета. Здесь проходят сотни торговых караванов, а улицы полны тибетцев, носящих на поясе кинжалы, а в руках молитвенные колеса. Этот радостный и сильный народ одевается в меховые шапки и длинные холщовые плащи. Холмы за городом сплошь покрыты флажками с религиозными изображениями — их подняли здесь, чтобы дующий ветер мог возносить начертанные на них молитвы к вершинам гор. Духом религиозности здесь пронизано всё, и повсюду звучит фраза «Ом мани падме хум», а вращение молитвенных колес и в храмах и в домах поддерживается непрерывно: руками верующих или потоками воды.
В Калимпонге живет принц Петер, греческий и датский. Он — исследователь и антрополог, в особенности заинтересованный изучением Тибета; здесь он изучает местные реликты матриархата. Его особняк увенчан флагштоком, несущим королевский герб; в округе принц прославился тем, что выращивает восхитительные орхидеи. Его жена — русская, она скрывает глаза под темными очками и неизменно остается очень немногословной. Принц Петер показывал мне некоторые тибетские ожерелья, сделанные из человеческих позвонков; от него я получил адрес профессора Юрия Рериха, сына русского живописца Николая Рериха, эмигрировавшего сюда вместе с семьей во время революции. Он выстроил дом в долине Куллу и обратился в буддизм. Его сын, профессор Рерих — ученый–буддист, знаменитый своими тибетскими штудиями. Всему миру известны его перевод «Голубых Анналов» и исследования тибетской живописи. Он живет в Калимпонге с матерью, которая обладает развитыми душевными силами, как это часто бывает с белыми русскими женщинами.
В один из вечеров я навестил профессора Рериха, и мы пили чай в его кабинете. Лицо его имело монгольский оттенок, он носил острую бородку. Он напомнил мне графа Кайзерлинга, которого мы тоже обсудили — Рерих хорошо знал его, и восхищался им. Он рассказал, что один из сыновей графа живет в Калькутте, изучая философию. Я расспросил Рериха о Тибете, и о том непростом опыте, который страна только что пережила. Он признал, что для страны наступило время тяжелых испытаний, но заметил, что для Тибета предпочтительней подчиниться Китаю, нежели Америке. Как он сказал, китайцы — народ практичный и положительный, религией не заинтересованный. И это обстоятельство, по его мнению, убережет религиозный дух Тибета от перемен. С другой стороны, доберись сюда «американский образ жизни» — всё было бы потеряно, и дух страны изменился бы совершенно.
Должно быть, Рерих говорил о древнем Китае, или о том Китае, который еще может вернуться. Разумеется, Китай дня сегодняшнего действовал в отношении Тибета совершенно иначе.
Пока нам подавали чай, я попробовал спросить профессора Рериха о тайных ашрамах в Гималаях, и рассказал ему кое–что о своих поисках. К моему великому удивлению, он ответил так:
— Да, разумеется, эти ашрамы существуют. Я изучал этот вопрос, и благодаря хорошему знанию санскрита и тибетского языка, нашел в текстах упоминания о четырех тайных ашрамах. Один близ Шигадзе, второй у Эвереста, третий у горы Кайлас и четвертый в Толингматхе. Это и есть ашрамы сиддхов, о которых вы говорите. Я не думаю, что мадам Блаватская говорила неправду о том, что побывала в одном из этих тибетских ашрамов сиддхов. Кто–то считает, будто Блаватская, основательница теософии, никогда не была в Тибете — но вот некоторые дневники британских армейских должностных лиц, путешествовавших по региону, упоминают о встречах на пустынных тибетских плато с русской женщиной, сопровождаемой только слугами из числа местных жителей.
XLII. Глаза пантеры
Поскольку пути и перевалы этого северного края оказались непроходимыми из–за оползней или вторжения китайских войск, я решил спуститься на юг Индии, посетив Ориссу и город Мадрас прежде, чем продолжать подниматься к северу. В Мадрасе я хотел посетить известный мне дом свами Джанарданы — это духовный лидер движения, имеющего множество приверженцев и в Чили, оно называется Шуддха Дхарма Мандалам. Джанардана верит в существование ашрамов сиддхов, и в то, что новый Мессия, чье имя Бхагаван Митра Дева, тайно живет где–то в Гималаях.
Но прежде я хотел увидеть древнюю землю Ориссы; здешние жители проводят древнейшие ритуалы — и на покрытых джунглями берегах океана сохраняется первобытный тантризм. Отправившись вначале в Пури, я решил за ночь дойти по океанскому побережью к храму в Конараке. Время от времени усталость одолевала меня, и я хотел лечь — но всякий раз мой проводник, для которого эти края были родными, принимался пугать меня рассказами о коварных змеях и ужасных бенгальских тиграх. Потому приходилось продолжать путешествие. Я шел почти нагишом, всё так же немилосердно потея. Если нам случалось проходить мимо деревни, кто–нибудь из тамошних жителей рассекал саблей крупный кокос, чтобы я мог напиться его молоком. Муссоны разрушили все дороги между Пури и Конараком, поэтому мне и пришлось добираться по пляжу. Сколько длилась та беззвездная ночь — столько из джунглей доносилось пение под бой барабанов.
К тому времени как мы достигли Конарака, я был совершенно измотан, и едва мог взобраться к огромным камням Храм Солнца. Как и святыни Кхаджурахо, он покрыт тантрическими скульптурами, и внешний вид его представляет собой гигантскую колесницу. Повсюду вокруг его основания высятся большие каменные колеса, и каменные кони влекут его к восходящему солнцу. В самой колеснице таится внутреннее солнце, а тантрические скульптуры и движение на восток указывают на встречу Его с Ней: слияние полюсов струны, всегда противоположных друг другу. Когда–то в центре гигантской каменной колесницы Конарака, или Черной пагоды, возвышалась статуя солнца, Сурьи — ныне утерянная или разрушенная.
Поскольку я был не в силах возвращаться пешком по поросшему джунглями пляжу, я нанял небольшую тележку с собственным колесничим — он и направлял водяных буйволов вдоль берега, назад в Пури. Там, у самой воды, я решил снять небольшой домик и остановиться в нём на несколько дней. Здесь я быстро восстанавливал умиротворенность души, плавая нагишом в теплом море. Здешнее купание было совсем не то, что в реках: в Индии омовение в реках — всегда священная церемония. В Аллахабаде и в Бенаресе я испытывал желание нырнуть в потоки и энергично плавать туда и сюда, наслаждаясь ощущением силы и радуясь тому, что кровь в жилах всё еще молода. Но это было бы невозможным: в реке
