Гесериада - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

— Стыд и срам! — воскликнула та. — Ты дошел до того, чтобы сказать: тут фокусы моей фокусницы-жены! Что это значит? Пусть же придет мой фокусник Гесер, пусть фокусно изрубит фокусничающего Мангуса!

— Ты дошел до того, чтобы сказать: тут лукавства моей лукавой жены! Что же это такое? Пусть же, наконец, придет мой завороженный Гесер, пусть перережет глотку лукавому Мангусу и снова и снова приносит жертвы своим бурханам!

— Отвергнув Гесера, предпочтя тебя, я поднялась и пришла сюда. Что же это я живу здесь в твоем доме, я, лукавая фокусница?

— Чего же сейчас-то на меня зря ругаться? — говорит Мангус. — Поди в юрту да подай мою красную гадальную нить. Только не смей подавать ее, сперва пропустив под бабьей промежностью или под собачьей мордой, иначе гаданье мое выйдет с ошибками, а подавай, пропустив ее через правый бок юрты!

Войдя в юрту, Тумен-чжиргаланг сделала с нитью то самое, что говорил он про гаданье с ошибками, и подала ему. И вот, оставаясь на своем лошаке, Мангус начинает ворожить:

— Эх, оказывается, пришел сюда государь десяти стран света, Гесер-хан. Не закопался ли негодный у меня под очагом, не привален ли — белокаменной плитой, не лежит ли присыпанный черной землей?

— Что такое ты говоришь? Кто станет закапывать Гесера, не я ли, выходит, и закопала?

— О, если б подал человеческий голос мой родитель — вышнее синее небо! О, если б подала человеческий голос дольняя Златонедрая Земля. О, если б, внимательно прислушиваясь, услыхать мне их разговоры!

Тогда подает с неба человеческий голос один из хубилганов Гесера:

— Ты пришла, отвергнув Гесера, а теперь уходи!

А из-под земли говорит сам Гесер:

— Ты, Мангус, зря, пожалуй, ворчишь! Услыхал эти слова Мангус, рассмеялся и говорит:

— Ну, и диво-дивное! Однако я не поворожил еще на одной нити! Поворожил и говорит:

— Оказывается, умер Гесер, обратился в черную землю. Привалило его белокаменной плитой, занесло белыми снегами, захоронило черной землей, закидало сухой травой, поверх которой поросла зеленая травка. Вот великое море в чугунных берегах, полощут в нем свои перья всевозможные птицы, и всех выше сидят сороки-вороны и над ним насмехаются. Оказывается, уж год прошел, как он умер! И Мангус слез с лошака. Велел он подать себе большую зубочистку, взял ее, и когда стал ковырять в зубах, выпало наземь два-три человека. Он велит подавать себе обедать, и Тумен-чжиргаланг, обведя его вокруг пальца, подает ему тех же покойников. Мангус принялся за еду, а Тумен-чжиргаланг села к нему на колени и говорит:

— Ах, славный мой муженек! Воротясь давеча с охоты, понапрасну ты бранился: ведь на тебя променяла я Гесера и к тебе пришла. Но в этой твоей ставке нет ворот. Ты уезжаешь, а я дома сижу: придет нечестивец Гесер, убьет меня, да и был таков — непременно это случится! Тогда как, узнав заблаговременно о его приближении, я могла бы дать знать тебе, моему милому...

— Ого! Разве не говорил я тебе, что не следует давать веры трем вещам: нельзя дубину считать деревом, нельзя считать воробья птицей, нельзя считать женщину другом. Отстань!

— Ты, — продолжает она, — ты сожрал свою хорошенькую наложницу, как только привел к себе меня. Может быть, теперь ты ищешь себе другую, и вот прилег и рассуждаешь, как бы и меня съесть? Коль убивать, так пусть убьет меня мерзкий Гесер, пусть поймет он молитвенное желание это! И она ложится:

— А ведь ты, Тумен-чжиргаланг, говоришь правду! Ха-ха-ха — заливается Мангус громким смехом. Ложись поближе! — И он заключил ее в объятия.

— На, возьми! — говорит он, — вручая ей два золотых перстня. Один из них для выхода: дотронься им до кончика носа и выходи — ворота моей ставки откроются и пропустят. Другое для обратного входа: надень его на мизинец и входи — ворота моей ставки откроются и пропустят. Сказывая, что отправляюсь на юг, я обычно иду на север. И тут он подробно рассказал ей, как он ходит во все четыре стороны.

— Ну, это-то все пусть будет так, милый мой муженек! Но вот что: всех оборотней моего Гесера я могу перечесть по пальцам и тем указать тебе, как одолеть Гесера, если он явится. Но твоих оборотней я еще не знаю; расскажи мне, я с удовольствием послушаю!

— Да разве я не убью этого сквернавца одним своим мизинцем, если только он вздумает явиться?..

— К югу от моей ставки есть трехцветное великое море. Не доходя до него — камыши в пять поясов. На берегу, недалеко за камышами, постоянно борются два быка: белый и черный. Утром обычно побеждает белый бык, гений-хранитель Гесера. В полдень побеждает черный бык, мой гений-хранитель. Убить его, пожалуй, все равно, что убить меня самого: иначе возможно ль меня убить?

— За тем морем находится главная ставка: в этой ставке живут три моих младших сестры, девицы. Живут они на вершинах девяти красных деревьев. Кто убьет этих моих сестер, тот осилит и меня: иначе как можно осилить меня?

— К востоку от главной ставки есть три моря. Там резвятся три марала. В полдневный зной выходят они из моря и, нежась, лежат на берегу. Если одною стрелой попасть и убить этих трех маралов, вынуть внутренности у среднего, достать оттуда золотой ларец, отомкнув его, взять из него большую медную иглу и переломить ее, — это, пожалуй, значит убить меня самого: иначе как же это возможно со мной?

— К западу находится ставка, в которой пребывает мой оборотень, старшая моя сестра. Есть у нее огромный жук, которого мне она отроду еще не показывала. Если убить этих двух моих, душу мою, это значит, пожалуй, убить и меня самого: иначе как же, кто может убить?

Я все сказал о своих хубилганах. И он лег.

Тогда Тумен-чжиргаланг говорит:

— Ах, какой же ты глупый. Что я тебе давеча говорила? Не просила ли я тебя сказать, который же из твоих оборотней самый главный? Есть и еще? Говори!

— После того, как я засну, — говорит Мангус, — из правой ноздри у меня выходит большая золотая рыба и играет у меня на правом плече; а из левой ноздри выходит маленькая золотая рыбка и резвится у меня на левом плече. Пусть убьют и