Яков Голосовкер - Сказания о титанах
— Видно, мысль твоя, Феникс, как мой бурдюк! Когда выпьешь все его вино до конца, надо его снова наполнить тем же.
А Геракл, не умея шутить, добавил сурово:
— Так было и у многоголовой Лернейской Гидры.
Когда я отрубал ей одну голову, на том же месте вырастала тотчас другая: тогда я прижег то место, где была голова, а другая голова больше не выросла. И тебе, Феникс, надо бы прижечь конец своей мысли. И тут крикнул Фениксу Силен:
— Прав Геракл! Прижги, Феникс, вином свою мысль, иначе чем же ты ее прижжешь?
Все видели, что Силен хочет шуткой вызвать улыбку у Хирона, чтобы отвлечь его от страдания.
Но страшная сила яда, перешедшая из конского в человеческое тело кентавра, уже достигла той степени, когда мысли и чувства не могли больше вызвать смех и улыбку. Напрягая могучую волю, молчаливо терпел Хирон свою муку, но его гордость титана и бессмертная сила жизни не хотели принять вечное страдание, не искупаемое, как у Прометея, мятежом свободы, и его мысль искала пути, чтобы одолеть яд мертвой жизни силой знания.
Спросил вдруг Хирон:
— Где Асклепий? Почему он не приходит к Хирону? Ведь он знает, что с Хироном. Не вижу я его на земле среди смертных. Не вижу и среди бессмертных.
Удивились все словам Хирона, прозревающего мыслью все, что есть в живом мире. Но никто не мог ему сказать, где Асклепий и что с ним: ни Телем, ни Геракл, ни Феникс, ни Силен.
Только Геракл вспомнил:
— На Тайгете меня ранил в бедро герой Гиппоконтид. Незаживающей была моя рана. Но нашел меня Асклепий, повел к реке Песен, Мелосу, где волны вечно поют и где под песни волн вырастают на берегу чудотворные травы. Там он вырвал из земли растение, приложил его к моей ране, и рана мгновенно зажила. Называл бог-исцелитель это растение Лира Хирона.
Вдруг Телем припал ухом к земле и, поднявшись, сказал в тревоге:
— Я не слышу ударов молота подземных ковачей киклопов. Молчит громовой молот Бронта. Молчит молниевой молот Стеропа. Молчит сверкающий молот Арга. Никогда не смолкали их молоты с той поры, как стали они ковать молнии Зевсу-Крониду в подземной кузнице Лемноса. Пойду и узнаю. Принесу тебе весть об Асклепий. Небывалое свершилось на земле.
И ушел благой киклоп Телем.
Тогда поднялся Феникс и сказал:
— Еще не было такого дня, чтобы твое прозрение,
Хирон, не нашло на земле Асклепия. Пойду и я. Разыщу слепого провидца Тиресия. И узнаю от него, где Асклепий. Небывалое случилось на земле.
Долго ждали, до самого рассвета, Хирон-страдалец и Геракл, его невольный убийца, возвращения ушедших друзей. Но не возвращался ни Телем, ни Феникс. Все сильнее и нестерпимее становилась мука Хирона. Все мрачнее становился Геракл, наблюдая мучения благородного кентавра. Тогда встал Геракл и сказал:
— Пойду и я, Хирон. Я привык к небывалому. Но не возвращаются Телем и Феникс. Видно, нужна на земле помощь Геракла. Я принесу тебе в дар исцеление.
И остался Хирон один со спящим Силеном в своей пещере на Малее.
Сказание о низвержении Зевсом бога Асклепия и об убийстве Аполлоном ковачей молний, подземных киклопов
Когда на предутреннем небе, сомкнув золотые ресницы, уснула последняя звезда, Телем вернулся в пещеру к Хирону.
Вгляделся Хирон в его солнечный глаз посреди лобного свода, и прочел в нем прозритель все, что услышал и узнал древний киклоп. Тогда обняла Хирона Печаль черными крыльями и сама спрятала в них голову, потому что и Печаль не смела смотреть в глаза страдающему титану _ так тяжко ранила его принесенная Телемом весть. С двойной силой вспыхнула в теле и в мысли Хирона боль, но все же захотел он услышать обо всем от самого Телема, потому что любил он Врачевателя-бога Асклепия, замыслившего исцелить смертных от смерти и сильного титановой правдой.
Многие говорили тогда на земле о чудных делах Врачевателя смертных Асклепия. Говорили, что исцеляет он не просто больных, а исцеляет и неисцелимых. Все умел он творить, что творил Хирон-Врачеватель: возвращал зрение слепым и телу — утраченные им члены.
Но Хирон не вступал в состязание ни с богами, ни со
Смертью. Асклепий же вступал. Когда демон Смерти Танат наклонялся уже над смертным телом, отгонял бог-Врачеватель Смерть от тела, и умирающий вставал на ноги. Даже Гермия-душеводителя принуждал он отступать, когда тот поджидал отлетающую от тела призрачную тень: задерживал Асклепий душу в теле, и живым поднимался мертвый.
Добыл Асклепий и цветок Прометея, расцветающий раз в тысячу лет. Помогла ему в этом титанида, ночная Геката: разослала она своих ночных собак во все стороны вокруг горы Кавказа, и учуяли те чудный цветок. Стал Асклепий с помощью волшебного цветка Прометея делать тела героев неуязвимыми. Сделал он таким тело свирепого Тидида. Но лютовал неуязвимый Тидид среди смертных героев, и не к добру послужил ему дар Врачевателя-бога.
А боги Крониды молчали.
Обладал Асклепий и волшебным бальзамом, сделанным из амброзии и крови Горгоны Медузы и хранимым суровой Афиной-Палладой, дочерью-мыслью Кронида. По совету презрителя Мома дала Асклепию этот бальзам Паллада. Мог он этим бальзамом пробуждать мертвых и исцелять героев от смерти.
Встревожили земные дела Асклепия покой и радость богов Кронидов, властителей мира, в их небесных домах, хотя и благоволили они прежде к Врачевателю-богу: ибо был он для них сыном Аполлона и стоял за него Аполлон, сияя золотым солнечным луком. Как же не любить им его сына?
Созвал Зевс богов на совет. Сказал:
— Безумные дела творит Асклепий на земле, и сам он обезумел. Исцеляет он людей от страха перед богами. Перестанут люди нас, богов, бояться. Восстанут они и поднимутся на Олимп и на небо.
Улыбнулись тут весело боги. Разве могут смертные не страшиться богов! Но не улыбнулся с ними Кронид. Гремел его голос на Олимпе:
— Сам безумный, исцеляет он смертных от безумия, ниспосылаемого на них богами. Перестанут люди опьяняться безумием и его страшиться, перестанут гнать безумных и еще сами захотят быть безумными.
Но тут поднял Вакх свой увитый плющом тирс, опьяняющий смертных безумием, и воскликнул:
— Этот тирс сильнее: он еще обезумит и безумных! И снова стали улыбчивыми лица богов.
Но не улыбчиво было лицо Зевса, и грозен был его голос:
— Нарушитель он законов Ананки-Неотвратимости: неуязвимыми делает уязвимых. Но когда он увидел, что и неуязвимые смертны, тогда замыслил он исцелять смертных от смерти. Мало ему пробуждать к жизни героев, павших в боях, — хочет он спуститься в аид, хочет вернуть тени усопших героев на землю и одеть эти тени их испепеленным телом.
И закричали в тревоге все боги:
— Он безумен!
Только Мом-презритель молчал, правдивый ложью.
Знал Мом, сын Ночи, что только тех карают боги безумием, кто идет против богов или вступает в состязание с богом, а также всех им неугодных. И всех жесточе карал безумием Вакх-Дионис.
Гремело в небе слово Зевса:
— Мало будет ему и этого! Захочет он завтра запереть врата аида для героев.
И закричали снова боги в тревоге:
— Он безумен!
Только Мом-презритель молчал, правдивый ложью.
— Но и этого будет мало безумцу. Замыслит он спуститься в самый тартар, к титанам, чтобы в них возродить их былые силы и отвагу и вернуть им потерянную ими в подземном мраке красоту богов. Даже испепеленных захочет он возродить.
И хотя не знали боги страха и страшились только одного Зевса-Кронида от великого почтения к Молниевержцу, но, услышав его слова, закричали в ужасе и гневе:
— Он безумен! Испепели его самого молниями! Только Мом-презритель молчал, правдивой ложью. Сказал Зевс:
— Забыли вы, что из огненного рода солнечных титанов мать Асклепия, Коронида. Мы и солнечных титанов свергали, но родила она Асклепия среди солнечного огня Аполлона. Огнен он внутри. Не обожгут, не уязвят такого бога трезубые молнии, хотя он только земной бог, а не небесный. Могу я его низвергнуть молниями в тартар во всей его огненной силе, со всеми его тайнами знания. Но зажжет он тогда огнем сердца титанов и поднимет их на богов. Не могу я его приковать: расплавятся от его тела цепи.
В ужасе и смущении встали боги со своих мест, обратив взор к Крониду.
Да неужели ошибся Кронид, когда, испытав на Пелионе мальчика-бога, сказал богам: «Он бог людей, а не бог богов». Да неужели земной бог может быть сильнее богов неба? Вот оно, возмездие Хирона Кронидам: воспитал он мальчика-бога им на погибель.
И тогда раздался голос Мома, сына Ночи:
— Оглуши его громами, Кронид! — и усмехнулся презритель-бог.
Снова стали радостны лица богов. И сказал Кронид Мому:
— Ты угадал мою мысль, Мом. Я и сам так решил. Пусть воскресит он теперь мертвого героя!
