Макунаима, герой, у которого нет характера - Мариу Раул Морайс ди Андради
Тут подоспел Макунаима и, сидя на дне перевернутой лодки, стал ждать. А когда увидел, что парочка прекратила забавы, сказал:
– Три дня как во рту ни росинки,
брожу я босой и раздетый.
Мы оба Адамовы внуки —
браток, угости сигаретой.
– Прости! Угостить сигаретой
тебя не смогу я никак,
промокли штаны и рубаха,
и спички мои, и табак.
– Ну и ничего, у меня свои есть, я угощаю, – ответил на это Макунаима.
Герой вынул из кармана черепаховый портсигар работы Антониу ду Розариу, мастера из штата Пара, дал по папиросе из пальмовой бумаги парню и девушке, дал им прикурить от одной спички и сам прикурил от другой. После этого он отогнал москитов и стал рассказывать историю, чтобы скоротать время и чтобы не считать каждый час кромешной темноты по крику птицы сурурины. И вот какую историю рассказал Макунаима.
В стародавние времена, ребята, автомобиль не был машиной, как теперь, совсем наоборот, он был пумой по имени Палауá, она жила в великом Тридевятом лесу. И вот Палауа говорит своим глазам:
– Идите на морской берег, глаза мои зеленые, бегите-бегите-бегите!
Глаза отправились на морской берег, и пума ослепла. Но у нее был отменный нюх, и, когда она подняла нос и почуяла, что в пучине морской плавает Аймалá-Пóдоле – Отец Траиры, она закричала:
– Возвращайтесь с морского берега, глаза мои зеленые, бегите-бегите-бегите!
Глаза вернулись, и Палауа снова стала видеть. А мимо как раз проходила черная тигрица, которая славилась своей свирепостью. Она сказала Палауа:
– Это что такое ты здесь делаешь, кумушка?
– Я отправляю свои глаза на море посмотреть.
– И хорошо там, на море?
– Отменно!
– Тогда и мои глаза отправь посмотреть на него, кумушка!
– Не могу, ведь там Аймала-Подоле ходит уже по самой кромке берега морского.
– Отправь! А если не отправишь, кумушка, то я тебя съем!
Делать нечего, и Палауа произнесла:
– Идите на берег морской, глаза желтые моей кумушки тигрицы, бегите-бегите-бегите!
Глаза отправились на море, и тигрица ослепла. А Аймала-Подоле как раз поджидал их на берегу, – ам! – и съел их. Палауа сразу поняла, что случилось, потому что из пасти Отца Траиры невыносимо несло рыбой. Она попыталась бочком-бочком скрыться, но свирепая тигрица услыхала шорох от ее шагов и сказала:
– Погоди-ка, кумушка!
– Некогда мне: нужно детей покормить, кумушка, так что до скорого.
– Сперва верни мне мои глаза, а то надоело уже в темноте сидеть.
Палауа тогда воскликнула:
– Возвращайтесь с морского берега, глаза желтые моей кумушки тигрицы, бегите-бегите-бегите!
Но глаза всё не возвращались, и тигрица пришла в ярость.
– Ну вот теперь-то я тебя точно съем, кумушка! – вскричала она.
И тигрица погналась за пумой. С такой безумной скоростью они мчались, что все лесные птицы стали крошечными от страха, а ночь и вовсе схватил паралич. Оттого-то в Девственном Лесу даже днем темно: бедняжка ночь не может больше ни ходить, ни подвинуться, чтобы уступить место дню.
Пробежали они так полторы лиги, и уставшая Палауа обернулась. Тигрица не отставала и вот-вот готова была настигнуть ее. Что ж – Палауа взобралась на гору Ибирасойяба, на вершине которой стояла громадная наковальня, которой пользовались еще Афонсу Сардинья и его окружение на заре бразильской жизни. Рядом с наковальней кто-то оставил четыре колеса. Палауа – не будь дурой – прикрепила колеса к лапам, чтобы легче было передвигаться, и, как говорится, дала стрекача! Вмиг она преодолела еще полторы лиги, но и тигрица всё не отставала. Такой грохот стоял от погони, что птицы стали еще меньше, а ночь только отяжелела, потому что ходить она и так уже не могла. Во всём этом шуме едва слышались стоны доброночника, которого один европейский старец назвал козодоем. Козодой – это Отец Ночи, он оплакивал горе своей дочери…
Через какое-то время Палауа проголодалась. Хоть тигрица была у нее почти на хвосте, Палауа больше не могла бежать – живот у нее прилип к позвоночнику. Пройдя немножко еще, на острове Плоской Змеи, где жил нечистый, она увидела двигатель и проглотила его. Как только двигатель упал в ее живот, она почувствовала новую силу и принялась бежать еще быстрее. Через полторы лиги она опять обернулась – а черная тигрица опять ее догоняет. А тьма была хоть глаз коли – и пума с такой силой врезалась в крутой склон холма, что еле жива осталась! Тогда она подцепила зубами двух светлячков и продолжила путь вместе с ними, чтобы они освещали ей дорогу. Через полторы лиги она вновь обернулась – а тигрица опять ее догоняет. Это потому, что у тигрицы очень сильный нюх, а запах пумы ни с чем не спутаешь. Палауа выпила бутыль машинного масла, опустошила банку с жидкостью, которую называют бензином, поднажала и – ррм-трраам – затарахтела по дороге похлеще осла-пердуна. Так громко тарахтела, что даже звуков бьющихся тарелок с Заколдованного холма не было слышно. Черная тигрица уже не знала, куда бежать дальше: мало того что она давно ослепла, она уже не чуяла сильного запаха пумы. А Палауа тем временем бежала дальше и, пробежав еще полторы лиги, решила обернуться и посмотреть, не догоняет ли ее тигрица. Тигрицы не было. Сама пума не могла больше бежать, у нее уже пар шел из ушей от перегретого двигателя. А там рядом была большая банановая роща с большим краном – Палауа ведь уже находилась в порту Сантоса. Она обдала себя мертвой водой и охладилась. Потом отрезала громадный лист банана и спряталась, укрыв себя им, как капотом, и так и уснула. Когда мимо прошла свирепая черная тигрица, пума не издала ни звука. И тигрица так и не заметила своей кумушки. С тех пор пума боится расставаться со всеми этими вещами, которые помогли ей бежать. Она никогда не отвязывает от лап колеса, не торопится избавляться от двигателя в животе, машинного масла в
