Ольга Петерсон - Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа
Если вы спросите шотландца, где живут эльфы, он укажет вам на холмы и расскажет, притом подробно, что и окна, и двери, и трубы есть у их подземных жилищ, как у его собственной хижины; только все это искусно скрыто от глаз людей под видом каких–нибудь скважин, расселин и углублений.
«А если бы вы могли видеть этот холм в темную ночь, — прибавит наивный рассказчик, — там вы ясно различили бы и окна и двери: они тогда бывают изнутри ярко–преярко освещены, и даже издали явственно слышно, как они там хохочут и веселятся. Только не приведи вас бог вечером близко подойти к такому нечистому месту! К этим холмам вечером так тянет, что никак на месте устоять нельзя! Особливо услышишь, как они там пляшут да веселятся, — непременно захочешь зайти к ним поплясать; а позабыл перекреститься — вот и пропадешь ни за что! Много таких случаев было; вот хоть бы лет сто тому назад, при моем прадеде, случилось: шел мимо холмов работник одного фермера и видит, что двери в них настежь отворены, а через двери видно, как они там пляшут да прыгают, и освещено все внутри, как днем, и издали слышен смех, говор и музыка. Его все это ослепило и удивило. Стал он подходить к холмам поближе, а его к ним больше и больше тянет; он было испугался и поднимал уже руку, чтобы перекреститься, как вдруг самая красивая из всех женщин, плясавших в холме, подбежала к нему и поцеловала его в щеку. Тут он всю силу потерял: эльфы его окружили, и всю ночь он провеселился с ними. Что же бы вы думали? Ведь совсем разума лишился: все только на себе то платье, то волосы рвет да назад в холмы к эльфам просится. Так он до самой смерти сумасшедшим и остался».
Много ходит по Шотландии разных легенд о том, как гибли люди, увлеченные легкомыслием или корыстью в подземные хоромы эльфов. Рассказывают, между прочим, следующее о двух музыкантах:
«В одном бедном шотландском городке жили два музыканта. Оба были ребята молодые и веселые, оба с детства были дружны и жили в своей глуши припеваючи. Да и как было им не жить припеваючи? Все их к себе наперебой зазывали — кто на свадьбу, кто на сельский праздник, кто на новоселье, потому что никто на пятьдесят миль кругом не умел так славно заставить всех плясать своей дудкой, как эти два весельчака. Бывало, примутся они играть джиг, так даже у стариков все суставы заходят, ноги не стоят на месте — так и просятся плясать! А про молодежь и говорить нечего: плясала, бывало, под их музыку до упаду, пока сердце не замрет да голова не закружится! Очень понятно, что для таких мастеров своего дела никто не жалел ни денег, ни подарков, ни крепкого виски. Многие заслушивались их и, бывало, шутя, под веселую руку спрашивали:
— Уж вы, полно, не у эльфов ли и музыке–то выучились!
А они, бывало, в ответ только посмеиваются. Однажды (дело было под вечер) явился к ним какой–то господин, очень маленького роста и с ног до головы окутанный зеленым плащом. Он нанял их на всю ночь и предложил очень большую цену, с условием, чтобы они его не спрашивали, куда им идти, а немедленно следовали за ним. Нашим молодцам и в голову не пришло, что в этом–то условии и кроется что–то недоброе. Они тотчас согласились и пошли за незнакомцем. Когда они вышли за город, уже совсем стемнело. Маленький незнакомец повел их в сторону от большой дороги такими тропинками, которые, как им было известно, не вели ни к какому жилью. Шли они, шли и пришли наконец к холмам, про которые носились в народе всякие недобрые слухи. Незнакомец подошел к одному из холмов, ударил в него ногой, и вдруг перед ним явилась настежь отворенная дверь, и яркий свет широкой трепетной полосой пролился из–за нее на музыкантов, и послышался неясный говор множества маленьких звонких голосков, подобный жужжанию пчелиного роя. Музыканты переступили через порог и разом очутились на середине огромной, великолепно убранной и освещенной залы, в густой толпе каких–то прелестных маленьких существ. Между ними заметили они мужчин в каких–то странных колпачках и женщин с прекрасными кудрями по плечам; все были одеты в одинаковые зеленые платья. Вся толпа приветствовала музыкантов радостными кликами и очень ласково просила их играть. Бедняги поняли, что попали к эльфам, и были так испуганы, так подавлены всем, что видели и слышали, что сначала совсем растерялись; наконец, собравшись с духом, они молча переглянулись и заиграли один из самых известных народных танцев. Едва только раздались первые звуки музыки, как вся окружавшая их толпа быстро разделилась на пары и пустилась плясать так грациозно, стройно, весело, как музыкантам в жизнь свою не случалось видеть, хоть они наперечет знали всех лучших плясунов в округе. Ими стала мало–помалу овладевать веселость, все оживлявшая кругом; они заиграли громче, живее — все около них закружилось, запрыгало, замелькало, сплеталось и расплеталось во множестве разнообразнейших и прелестнейших фигур. Наконец музыканты не выдержали и, продолжая играть, сами вмешались в тесную толпу танцующих. Крик, говор, смех и очаровательная веселость словно удвоили силы музыкантов; они плясали и играли до упаду и хотя утомились донельзя, однако же от души жалели, когда бал кончился, маленькие гости с ними распростились и отпустили их с щедрой наградой. Они вышли на свежий воздух и словно очнулись от тяжелого и глубокого сна: ничего вокруг себя они не узнавали. Где вчера еще они видели глушь да пустыри, там теперь тянулись поля с высокими и густыми хлебами; где вчера были рощи, там уже не было ни деревца, а стояли на месте их фермы да фабрики; где вчера они перебирались вброд через речку, там теперь тянулась плотина и хлопотливо стучала мельница… Музыканты с изумлением взглянули друг на друга и еще более изумились, увидав на лицах своих морщины, а на голове седые волосы. Пришли они в свой город, оглянулись — ни одной знакомой улицы нет и дома как будто не те! Вошли в церковь — и не видят в толпе ни одного знакомого лица, ни одного знакомого наряда; все прихожане смотрят на них с изумлением, иные указывают пальцами и шепчутся…
Да что же это такое, думают про себя несчастные музыканты, боясь даже открыть друг другу свои мысли.
Началась служба, и едва только священник произнес первые слова Евангелия, как оба старика музыканта рассыпались в прах и следов их не осталось».
Эльфы более всего любят собираться хороводами в светлые лунные ночи на лугах и перекрестках; там, взявшись за руки, пляшут они до первых петухов под звук какого–нибудь однообразного напева. Беда, если какой–нибудь неосторожный путник приблизится к тому месту, где они неутомимо предаются своему необузданному веселью: эльфы тотчас схватят его, заставят плясать с собой и, конечно, заморят до полусмерти; а чуть только он окажет малейшее сопротивление, так ему и в живых не бывать.
Музыку и музыкантов эльфы очень любят. Их собственная музыка состоит из одних минорных тонов и однообразно жалобна. В Норвегии многие пастухи наигрывают разные мотивы, которые называют музыкой эльфов, и говорят, что им случалось послушать их в горах.
— А то есть еще, — рассказывают они, — один танец, музыку которого мы все очень хорошо знаем, только играть боимся.
— Почему же? — спрашивают их иные.
— А потому, что как заиграешь, так все кругом — люди, и звери, и камни — все запляшет, да и сам не устоишь на месте и будешь до тех пор плясать, пока не догадаешься, проиграв весь танец с начала до конца, сыграть его потом с конца до начала. До тех пор все плясать будешь!
В Ирландии представляют себе музыку эльфов совершенно иной, как можно видеть из следующей очень известной легенды:
«Близ Гальтийских гор жил некогда один бедняк, по имени Люсмор, который добывал себе насущный хлеб тем, что по лугам и лесам собирал для продажи разные лекарственные травы, в которых был большим знатоком. Худой и бледный, с большим горбом на спине, он был так безобразен, что все смотрели на него с отвращением и явно его избегали. Тяжело было ему жить! Случилось, что однажды вечером Люсмор тащился из города домой, в свою одинокую лачужку. Настала ночь, и луна уж всплыла на небо, а он все еще шел, и далеко еще ему было до дома; наконец, еле передвигая ноги от усталости, он решился переночевать у подошвы холма Нокграфтон. Едва только он присел на траву, как услышал позади себя тихую и приятную музыку; она походила на звук множества тоненьких голосков, которые сливались и перемешивались так, что выходил довольно стройный хор, хотя все голоса пели на свой лад, беспрестанно повторяя два слова: понедельник, вторник, понедельник, вторник, понедельник, вторник, потом смолкали на мгновение и опять повторяли то же самое. Люсмор долго прислушивался, затаив дыхание и не пропуская ни одного звука. Ему стало наконец ясно, что это поют эльфы в холме. Сначала он испугался, но потом слушал беспрестанно повторявшийся напев однообразной песни эльфов и дослушался до того, что она ему прискучила. Когда эльфы чуть не в сотый раз пропели: понедельник, вторник, Люсмор громко пропел: и среда, искусно подделавшись под мелодию всей песни. Эльфы пришли в такой восторг от этого добавления, что захотели тотчас же видеть смертного, который так ловко подстроился под голоса их песни. Люсмор был вдруг подхвачен вихрем и мигом очутился внутри холма, среди эльфов, которые с любопытством смотрели на него и все по–прежнему напева–ли свою однообразную песню, с особенным удовольствием повторяя слово, добавленное горбуном. Как ни была приятна Люсмору такая честь, однако же он долго не мог прийти в себя от страха, тем более что эльфы сходились все теснее и теснее в одну кучку, словно совещаясь о чем–то важном. Наконец из этой кучки вышел один эльф и, подойдя к Люсмору, очень ласково проговорил:
