Константин Королев - Мифология Британских островов
Затем идет известный рассказ о свидании Вортигерна с Мерлином, который открывает ему, почему не строится его замок; борьба драконов и т. д. Мерлин делается советником Вортигерна и впоследствии Утера Пендрагона, к которому французский романист отнес легенду о Chorea Gigantum, рассказанную Гальфридом о брате его Аврелии Амброзии: наоборот, он перенес иные рассказы с Утера на сына его Артура, который становится отныне любимым образом романистов. Отношения к нему Мерлина остаются такие же, как и к его предшественникам; они даже становятся теснее. К Артуру он особенно расположен, оберегает его советами, но его так же трудно приручить, как и прежде: демоническая натура, он ревнив к своей свободе, капризно меняя свой облик, исчезая ненароком, чтоб явиться на помощь в минуту опасности. Эксплуатируя в подробностях старый мотив, романист не дал своему воображению разыграться до забвения основного типа.
Чтобы открыть смысл этих отношений Мерлина, необходимо остановиться на той таинственной роли, какая отведена во всем этом сказании драконам. Дракон является в воздухе метеором, чтобы возвестить смерть Аврелия Амброзия; от него царь Утер назван Пендрагоном; дракон становится воинским знаком, победоносным знаменем, которое нередко носит сам Мерлин; Артур видит во сне борющихся дракона и медведя; о борьбе красного и белого дракона мы не раз упоминали и даже сравнили ее с другой мистической распрей, источник которой следует искать в одной из отреченных легенд средневекового христианства. К этому предположению мы присоединим теперь другое: драконы Вортигерна и вообще всего мерлиновского сказания не объясняются ли из того же апокрифического цикла, к которому мы думаем приурочить и фигуру самого Мерлина? Вспомним дракона-Асмодея, которого в немецком стихотворении XII в. Соломон поймал у источника, опоив его вином. В одном валлийском mabinogi, вероятно относящемся к саге о Мерлине, хотя он сам и не назван, встречается та же черта. Рассказывают, что остров Британию посетило неведомое горе: раздавался такой страшный, оглушительный гром, что люди глохли, женщины рожали преждевременно, у девушек и юношей отнимались чувства, падали звери и хирели деревья. Король Британии Ллуд не знает никакого средства спасения, пока брат его Ллевелис не указывает ему, что гром происходит от великой борьбы, поднявшейся между драконом острова и другим, принадлежащим чуждому народу. Каждый год, в ночь первого мая, последний напрягает все усилия, чтобы вытеснить противника, который в ярости и отчаянии испускает слышанный тобой вопль. «Вели отыскать средоточие острова и выкопать яму, поставь большой сосуд с медом, накрой его платом и стереги. Ты увидишь, как оба дракона поднимутся в воздух и начнут сражаться; когда же они устанут, то спустятся в образе свиней на полотно, чтоб напиться меду. Тогда опусти их вместе с полотном на дно сосуда, где они заснут (опившись), и, завернув их, вели зарыть глубоко под землю в самой уединенной части твоего государства». Как только это сделали, бедствие прекратилось, продолжает далее валлийский mabinogi, который мы потому не считаем достоянием специально кельтской саги, что большая часть mabinogion оказалась, наоборот, переведенной из позднейших французских романов, на что и было указано в своем месте. Таким образом, они не только не открывают нам более древнего источника саги, но в качестве показаний второй и даже третьей руки могут быть употреблены в дело лишь в немногих случаях, когда они одни сохранили подробности, опущенные в дошедших до нас французских текстах.
По счастью, мы можем не прибегать к этому средству в данном случае. Чтобы иметь право отождествить Мерлина с Асмодеем-Китоврасом, интересно было бы к остальным чертам сходства подыскать: не рассказывалось ли о Мерлине, что он был пойман той же приманкой, как его апокрифические первообразы? До сих пор мы знаем, что Мерлина искали Вортигерн и Ганеида, что его приводили к ним насильно, даже в оковах; романы особенно часто возвращаются к черте, намеченной уже в «Жизни Мерлина», что он любит пребывать у источников — место действия Асмодея-Китовраса и дракона, опоенного Соломоном. Остальное доскажет нам эпизод из «Le Roi Artus»[24], анонимного продолжения романа де Борона. Эпизод этот сильно потерпел от пересказчика и, по нашему мнению, не у места: ему бы следовало стоять в самом начале мерлиновой легенды.
Начну с введения. Мерлин оставил на время Артура и перенесся в леса Романии. В Риме царил тогда Юлий Цезарь, у которого была жена большой красоты, но распущенных нравов; она держала при себе двенадцать красивых юношей, одетых в женские платья. Они казались женщинами — так искусно умела императрица сводить с их подбородка начинавшийся волос; они считались ее фрейлинами, и она разделяла с одним из них царское ложе всякий раз, как император удалялся из Рима. При том же дворе жила Адвенабль (Advenable), дочь какого-то немецкого герцога; когда отец был изгнан из своей земли, она также удалилась, одевшись в мужское платье, чтобы избежать опасностей путешествия. Впоследствии, найдя эту личину удобной, она в ней осталась; все ее принимают за мужчину, она посвящена в рыцари, а император делает ее даже сенешалем Романии. Она зовет себя Гризандолем.
Раз ночью императору виделся страшный сон. Ему представилась перед дверьми дворца огромная свинья, между ушей у нее был золотой обруч; длинная щетина спускалась до земли. Ему казалось, что он ее где-то видел и кормил, но он не помнил, чтобы она ему принадлежала. Пока он оставался в раздумии, трое волчат (или 12 львят) вышли из покоев и соединились со свиньей. Ему чудилось далее, что он сам обратился с вопросом к своим баронам: что ему делать с нечистым животным, отдавшимся волчатам? Те отвечали, что его надо сжечь. Тут он проснулся, и хотя видение сильно его беспокоило, не сказал о нем никому, так как он был мудр. На другой день, когда все сидели за столом, олень необыкновенной величины, с пятью рогами на голове, с передними ногами белыми, как снег, промчавшись по улицам Рима, ворвался в обеденную залу. Это был Мерлин. Он опрокидывает со стола кушанье и посуду и затем, преклонив колена перед императором, говорит: «О чем задумался Юлий Цезарь? Ему хочется знать, что предвещает его видение; но оно будет изъяснено лишь диким человеком». И он снова пускается в бегство, запертые двери отворяются перед ним чудным образом, он ускользает от погони. Император сильно опечален, велит объявить по всем областям Романии, что кто приведет ему того оленя или дикого человека, станет супругом его дочери и получит в приданое полцарства. Вместе с другими отправилась на поиски и Гризандоль-Адвенабль, как всегда, переодетая мужчиной. Здесь, собственно, начинается тот эпизод, о котором мы упомянули выше.
Восемь дней блуждает Гризандоль по лесам вокруг Рима; на девятый чудный олень предстал перед нею и проговорил человеческим голосом: «Адвенабль, ты напрасно трудишься, ты не найдешь, кого ищешь. Послушай меня: купи свинины, недавно посоленной и приправленной перцем; припаси молока, меду и горячий хлеб; возьми с собой четырех товарищей и мальчика, чтобы вертел на вертеле мясо перед огнем, который ты разведешь в самой глухой части леса. Поставь там стол и на него все снадобья, а сама оставайся в засаде сторожить гостя». Гризандоль все исполнила по писаному, а сама спряталась в кусты. Вот, слышно, идет дикий человек, ударяя палицей по деревьям; у него голые ноги, волосы дыбом, лицо обросло, платье на нем разорвано. Он принялся греться у огня; затем, вырвав мясо из рук мальчика, начал пожирать его, макая куски мяса в молоко и мед. Так он сделал и с остальным кушаньем и, насытившись, растянулся перед огнем и заснул. Гризандоль и ее спутники улучили эту минуту, чтобы броситься к нему и связать по рукам железною цепью, удалив наперед палицу, которую он напрасно ищет глазами. Гризандоль сажает его на лошадь, сама помещается сзади и везет его по дороге в Рим. Она хотела бы заставить его говорить, но он презрительно смеется. «Существо, отошедшее от своей настоящей природы, — говорит он ей: — Горькое, как сажа, сладкое, как мед, самое обольстительное, самое лукавое существо в свете, надменное, как вепрь и леопард, язвительное, как слепень, ядовитое, как змея, — я отвечу только императору».
Дж. Генри, Э. Норнет. Друиды, приносящие омелу.
Так он отвечает ей всякий раз, когда какая-нибудь выходка с его стороны побуждает ее к вопросу. Проезжая мимо одного аббатства, они видят толпу, ожидавшую раздачи милостыни. Мерлин смеется. На другой день они заходят в монастырь, где в числе прочих находился один рыцарь со своим конюшим. В то время как первый дивится на дикого человека, конюший, стоявший поодаль, вдруг приближается к рыцарю и дает ему пощечину. Ударив его, он удаляется в смущении и слезах, но, возвратившись на свое место, становится весел по-прежнему. Это повторяется три раза, и Мерлин всякий раз смеется. Рыцарь сам не знает, чем объяснить поступок своего конюшего, который говорит, что его побуждала к тому какая-то неведомая сила. Объяснить это может только дикий человек — но Мерлин опять не дает объяснения.
