Рудольф Штайнер - GA 092 - Оккультные истины древних мифов и легенд

Близится последняя фаза. Ещё раз являются три Норны. Это та фаза, когда утрачивается всеобъемлющее сознание:

Прочь, вечное ведение!Мудрости болееНе смягчить мир -Мать зовёт ввысь![13]

Высшая мудрость, прежде дарованная сыновьям божиим, утрачена, её больше нет на земле, она возвращается на свою вечную родину. Человечество теперь предоставлено самому себе.

В музыкальной драме «Тристан и Изольда» знатоки усматривают новое переосмысление Вагнером проблемы разделения полов. Мужское и женское имеют значение только на физическом плане. Тристан томится желанием преодолеть это разделение, обрести равноправие — он устремлён к сознанию, которое более не является ни мужским, ни женским. Это сознание составляет пружину всего действия: «Я» Тристана стремится вместить в себя «Я» Изольды, и наоборот. В результате оба — Тристан и Изольда — утрачивают сознание своей раздельности. Это звучит в заключительных словах драмы, воспевающих освобождение от обособленного бытия:

В море блаженства,В круженье вод,В душисто–звонкий Водоворот,В первоначальность — Один исход!В нетленье,В забвенье Бежать — В благодать![14]

Здесь каждое слово отмечено глубочайшим ведением. Астральный мир — это море блаженства, душисто–звонкий водоворот — это Девахан. Жизненным принципом является мировое дыхание (в приводимом переводе заменено словом «первоначальность». — Пер.), в нем должно все сравняться. В сознании не остаётся ничего разделённого: в нетлении, в забвении погрузиться в нерасчлененное — вот благодать. Действительно, благодатью для человека является преодоление чувственного духовным, преодоление того, что несёт в себе земное. Вот какую проблему Вагнер пытался разрешить в «Тристане и Изольде».

Эти идеи Вагнер интуитивно почерпнул из мифологии, не осознавая их внутренней, мистической символики. Но для художника это и необязательно. Как растение вырастает, не зная законов собственного роста, так и художник интуитивно, силой своего творческого гения прозревает глубинную суть древней мифологии, воссоздавая в художественной форме символы божественного, являющие собой вечные истины.

Вагнеровский Зигфрид все ещё погружён в земное, поэтому он должен погибнуть. Брунгильда же понимает истинную суть происходящего. Она отбирает у дочерей Рейна кольцо, то есть тот элемент, который не втянут в игры этого мира. Все развитие человечества обращается вспять — к изначальной, девственной материи.

Место древнего нордического восприятия мира теперь заступает новое, которое уже обращено не ко внешнему, не к чувственному, а только к девственной возлюбленной — к душе. Брунгильда, которая, сопутствуя Зигфриду, также погрузилась во внешнее, чувственное, спасается за стеной пламени. Там должна родиться любовь. Эта идея поначалу вызывала на Севере трагическое настроение, ибо разрушалось все то, что было доступно человеческому восприятию. Но благодаря духу, прошедшему очищение в огненном море, то есть изначальной, девственной материи, рождалась любовь. «И воплотился от Духа Святого и Марии Девы“[15]. Из того же самого элемента, прежде рождавшего эгоизм и чувственную любовь, теперь рождается новое чувство, возвышающееся надо всем, что погрязло в физической материи. Мудрость возвращается вспять, дабы из частичек тех элементов, которые сохранили в себе девственную незапятнанность, могла возникнуть любовь. И это — Христос. Самоотверженная любовь в противовес любви эгоистической — это и есть христианский принцип. И это великое обретение может быть достигнуто в процессе эволюции лишь ценой таинственной инволюции, деградацией и прехождением всего физического. Жизнь и смерть строго противостоят друг другу, но в их противостоянии рождается новая жизнь.

Древо креста — это иссохшая жизнь, и на этом древе распята новая, вечная Жизнь, рождающая новую эпоху. Новая духовная жизнь рождается из заката богов. После того как Вагнером были представлены все четыре фазы нордической жизни, он хотел явить во всей глубине и христианский принцип. И он осуществил это в своём «Парсифале». Опера «Парсифаль» — закономерное продолжение тетралогии «Кольцо нибелунга»: в ней представлена следующая, пятая фаза развития человечества. Вагнер глубоко воспринял то трагическое, что заключено в нордическом развитии, поэтому прославление христианства стало для него настоятельной потребностью.

ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ.

Чем дальше проникаешь в творения Рихарда Вагнера, тем глубже погружаешься в теософско–мистические вопросы и жизненные загадки. Но самое главное, что Рихард Вагнер, представивший в «Кольце нибелунга» всю предысторию европейских народов, прошедших четыре стадии развития, создал затем сугубо христианскую драму, произведение, которое, собственно, венчает все его творчество, — оперу «Парсифаль».[16] Необходимо постигнуть душевный склад Вагнера, чтобы понять, какой смысл заключён в «Парсифале».

Начиная ещё с сороковых годов Рихард Вагнер намеревался воплотить в музыкальной драме образ Иисуса из Назарета. Он собирался написать драму «Иисус из Назарета»[17] (от неё уцелели только отдельные фрагменты) — творение, которое должно было представить всю ту беспредельную любовь к человечеству, которая проявилась в Иисусе из Назарета. Таков был замысел, но дальше общих набросков дело не пошло. Затем, в пятидесятые годы, Вагнер сделал набросок драмы «Победитель“. По этой драме можно судить, из каких глубин миросозерцания черпал Поэт свои интуитивные прозрения.

Припомним вкратце содержание драмы «Победитель». В Ананду, юношу из высшей касты, страстно влюблена Пракрити, девушка–чандала, то есть представительница касты неприкасаемых. Но юноша вообще избегает чувственно–земной любви и становится учеником Будды. По замыслу Вагнера, девушка–чандала в предыдущем воплощении принадлежала касте брахманов и высокомерно отвергла любовь юноши–чандалы. Она понесла кармическое наказание — родилась в касте чандалов. Но, пережив отвергнутую любовь Ананды, она также стала ученицей Будды. Из этого вы можете заключить, что Вагнер глубочайшим образом постигал проблему кармы, когда в середине пятидесятых годов решился создать столь глубокомысленную музыкальную драму, как «Победитель». В конечном счёте все эти идеи влились в его оперу «Парсифаль». И одновременно в «Парсифале» Вагнер осуществил свой давний замысел — воплотил христианскую идею в сценическом действии музыкальной драмы.

Переход от XII к XIII столетию — один из важнейших моментов в истории Средневековья. В то время жил и творил Вольфрам фон Эшенбах, который придал поэтическую форму мистерии Парсифаля, опираясь на спиритуальную глубину Средневековья. В людях той эпохи, живших духовной жизнью, присутствовало нечто, что в кругах посвящённых именовалось возвышением любви. Конечно, певцы любви — миннезингеры — существовали и до этого времени, и после. Но имелась огромная разница между тем, что ранее считалось мирской, чувственной любовью, и тем, что позднее выступило в христианстве как любовь очищенная, незапятнанная. Одним из важнейших памятников этого поворотного момента в духовной жизни Средневековья может послужить дошедшая до нас поэма Гартмана фон Ауэ «Бедный Генрих»[18]. Эта глубокомысленная спиритуальная поэма проникнута духовным учением, которое привезли с Востока рыцари, возвратившиеся из крестового похода. Вникнем в содержание «Бедного Генриха». Один рыцарь швабского рода, дотоле постоянно благоденствовавший, заболел неизлечимой болезнью и мог излечиться только с помощью жертвенной смерти чистой девушки. И он находит девушку, готовую пожертвовать собой ради него. Они вместе отправляются в Салерно — в Италию, к знаменитому врачу. И вот уже все готово к принесению жертвы, но в последний момент Генрих отказывается принять эту жертву; юная девушка остаётся жить, а сам Генрих вслед за тем выздоравливает и женится на ней.

Здесь перед нами явлен образ чистой девушки, готовой пожертвовать собой ради человека, который ранее жил только чувственным, но теперь она может его спасти. С точки зрения Средневековья в этом сокрыта определённая мистерия. Миннезингеры относились к древнему течению, которое прошло в европейской культуре четыре поступательные ступени развития, — это представлено в тех сагах, какие послужили основой вагнеровской тетралогии. На любовь, коренившуюся только в чувственном, в те времена смотрели как на подлежащую преодолению. Традиция миннезингеров, очищенная возвышенной духовной силой христианства, должна была предстать в новом облике.