Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
А тем временем накатывалась та самая коварная вялость… и не от научных острых споров и полемик среди сейсмоакадемиков. Правда, какая-то скрытая возня, похожая на борьбу, была и в их среде, но больше престижного свойства — за знания и награды, представительство на всемирных конгрессах, дачные заботы, на худой конец… тоже люди-человеки со слабостями и странностями. И вот, волею судьбы случайно собравшись в городе, который жил ожиданием, академики, чья наука должна была выдержать испытание на правду, сами же сейсмоакадемики, от одной телепередачи к другой, на глазах миллионов шахградцев снимали камень за камнем из здания сейсмологии, которое с такой прочностью воздвигалось ими же самими многие десятилетия. Осознанно? Конечно же — нет! Скорее, стихийно, из желания поставить под сомнение гипотезу коллеги, свою же, кровную — защитить во что бы то ни стало, в пылу увлечения не думая о том, что и коллега-академик, фемудянский он или новосибирский, опровергнет на глазах всего Шахграда твою гипотезу. Вот и сегодня, в семь вечера, на виду у доверчивых шахградцев были развенчаны самими же сейсмоакадемиками — непроизвольно конечно, последние из оставшихся основополагающих догм сейсмологии, после чего все здание науки рухнуло, правда, без пыли и отлетающих обломков… пожертвовали академики своим зданием во имя спасения ста тысяч зданий Шахграда разной высоты, от одноэтажных уютных домиков времен генерал-губернаторства до девятнадцатиэтажных, дрожащих и гудящих, — конца века.
Все сегодня внешне было как обычно… хотя что-то ведь должно быть внешне сдвинуто, ибо шли уже пятнадцатые сутки с того дня, когда было получено шахградцами самое первое предупреждение ОСС. Но все тот же стол, опоясанный плотными телами академиков, оставивших в разных местах и местечках Союза свои семьи, уютные дачи и ставших невольными пленниками южного града, где местные красотки сверкали фосфорическими очами, а непьющие теперь бродяги стояли ровные и подтянутые у столбов, как гвардейцы. Бодрый ведущий, которому фосфорические мини-телефонистки, порхая, подносили телефоновопросы взбалмошных шахградцев… «Боже, боже, сказал бы Салих… виноват, Давлятов, глядя на все это, — странная и необычная натура моих шахградцев, даже сквозь мерцающие заряды всеобщего страха они умеют показать свою извечную скуку-скукотищу». Зато Нахангов генерал безбожия… виноват, Мирабов — врач-бессребреник — ввернул бы по поводу всей этой колеблющейся ситуации свою теорию о пришествии нового сверхчеловека, хотя никакие подпорки не могли удержать качающееся здание сейсмонауки.
За эти пятнадцать волнующих дней ожидания душевный градус шахг-радцев неоднократно поднимался к точке возбуждения и опять падал до нуля апатии, «синдром землетрясения» — говоря языком психиатров. Среди прочих знаний, умений, разумений за эти дни сильно возрос уровень их научной грамотности, что и засвидетельствовали телевопросы.
— Гражданин Шахангарян спрашивает: правда ли, что незадолго до землетрясения изменяется скорость продольных сейсмических волн? Вам слово для ответа, академик Гирляндский! — резко наклонился в сторону Гирляндского ведущий.
Гирляндский почему-то покраснел, хотя цветное телеизображение и не показало этого зрителям, должно быть, что-то смешалось в сложной, тонкой душе академика.
— Мне нравится вопрос гражданина Шахангаряна, — вдруг необычно громко заявил Гирляндский. — Он свидетельствует о возросших научных запросах рядового труженика… Что же касается продольных волн, то перед саракозским землетрясением они действительно менялись, в то время как перед караковским землетрясением подобных изменений не выявлено, хотя оба эти землетрясения происходили с перерывом в четыре месяца в одном сейсмическом районе… Так что здесь нужны еще наблюдения, уточнения, выводы и паравыводы. Гирляндский особенно подчеркнул это слово «паравыводы», ибо сам ввел его в научный оборот, что должно было, наверное, означать двойной вывод или вывод, наложенный на другой вывод, что делало бы вывод вдвойне убедительным.
Гражданин Шахангарян давно уже не считался теми) кто его знал, простым тружеником. Ювелирных дел мастер, имевший в своем подчинении подмастерьев с золотыми молоточками, он позвонил на телевидение из-за желания посмешить пьяную компанию, собравшуюся у него на даче. Услышав о себе такое нелестное, он под хохот компании снова бросился было к телефону, чтобы поиронизировать насчет «простого труженика», крепко держащегося за фонарный столб на улице, но не пробился и вернулся, угрюмый, к своему председательскому месту и запел: «Арарат, Арарат… ты моя вершина». И пока компания на даче Шахангаряна пела густыми голосами, ведущий прочитал следующий вопрос взволнованного шахградца Кы-зылбаши.
— Вопрос гражданина Кызылбаши, обращенный к академику Златоусту: можно ли предугадать готовящееся землетрясение по изменению электричества в земной породе?
Златоуст с ходу, едва ведущий сжал губы, выпустив последнее слово, напористо сказал:
— Похвально! Спасибо гражданину Кызылбаши за его эрудицию. По всему видно, что он знаком с трудами академика Хотеночкина, ныне, к сожалению, покойного. — И Златоуст как-то небрежно откинулся в кресле, расслабился с ироничным выражением лица и молвил: — Но и эта игра электричества в земной тверди — загадочна. И, говоря словами моего коллеги Гирляндского, в одних случаях электропроводимость в породах меняется, в других — остается без колебания. Так что подобное — спорное, полемичное, резко неопределенное и недоказуемое. — И, по-детски выпучив глаза, глянул на экран, словно пытался разглядеть в радужном сверкании стекла гражданина Кызылбаши. — Вы меня поняли?
В отличие от прошлых передач, когда задавшие вопросы шахградцы на ответы сейсмосветил реагировали остро, недовольно, а в ряде случаев и злобно, все, кто сегодня пробивался в телестудию, были настроены благодушно, в лучшем случае — иронично-безобидно, как-и гражданин Кызылбаши, бывший турецкий подданный, который у себя на родине был дважды обвинен — сначала в сочувствии к республике, затем в сочувствии к монархии, то есть в европеизме, в пашизме, в неосултанизме, младотуркизме, пока не нашел отдохновения от политических тронотрясений в Шахграде, куда был вывезен товарищами, определившими его на службу в Академию обществоведческих знаний — преподавателем вавилонской истории. Слушая ответ на свой вопрос, Кызылбаши вдруг нечаянно прослезился, испытав глубокое уважение к академику Златоусту в ответ на его похвалу, хотел было еще раз связаться с телестудией, чтобы поблагодарить академика, но связь предательски не сработала.
— И этот вопрос говорит о глубоких сейсмических интересах наших земляков! — воскликнул ведущий, который предварительно посовещался о чем-то с очередным оратором, показав ему телефонограмму. — Гражданка Коллетт спрашивает: «Можно ли предсказать землетрясение по его повторяемости в данном городе по годам. Я слышала, что у нас, в Шахграде, сильное землетрясение случается каждые двадцать лет. И если учесть, что последнее было в шестьдесят шестом году, то сейчас, в восемьдесят шестом…» — Голос ведущего дрогнул, он проглотил паузу и сказал: — Здесь гражданка Коллетт от естественного волнения не уточнила, что она имеет в виду, говоря о восемьдесят шестом годе, но мы-то с вами, уважаемые телезрители, понимаем… ибо ждем каждый день, живем этим ощущением… Пожалуйста, академик Юсубалиев!
— Конечно, — начал по-азиатски медлительно, но основательно академик Юсубалиев, — в теории повторяемости есть своя логика. Она наблюдается, но на других планетах. У нас же землетрясение может повторяться, но без точной даты — может ударить и завтра, и через год, и через сто, а потом опять через день, через год и так далее. Теория требует подтверждения… Вот и все! — заключил свой краткий ответ Юсубалиев.
Гражданка Коллетт, которая умиленно смотрела все это время на академика Юсубалиева, приятно напоминавшего ей кого-то, кого она не могла вспомнить, услышав его ответ, прошептала: «Спасибо вам! Спасибо…», хотела было донести свою благодарность лично до слуха академика, но вторично выйти с ним на связь не смогла, сколько ни крутила диск телефона, — бывшая балерина, она ужасно страдала в этой азиатской столице из-за отсутствия интеллигентного общества… И вот Юсубалиев… едва краски экрана, нарисовали его облик крупно и выпукло, у гражданки Коллетт сердце приятно провалилось куда-то, ибо почувствовала она наличие в Шахграде сего интеллигентного общества, пусть в одном лице, пусть временно, пока Юсубалиев вместе с остальными светилами конгресса — заложник града.
— Ба! — воскликнул Давлятов, потирая от удовольствия руки. — Ну и академик! Ну, сейсмологи! Они и камня на камне не оставили, разобрали башню, которую сами же пытались строить… Вавилонскую башню, которая всеми благами им светила — и знаниями, и наградами, и дачами с обогреваемым бассейном, и бункерами на случай, если… у-ы-ых!
