Франсуа Фенелон - Телемак
Так она уединенно вверяла пещере свое горе. Вдруг, как вихрем несомая, вышла.
– Где ты, Ментор? – говорила. – Так ли ты учишь Телемака противоборствовать пороку, в сетях которого он изнемогает? Ты спишь, между тем как любовь, недремлющая, острит на вас стрелы. Мера терпения, с каким я смотрела на малодушную твою беспечность, исполнилась. Вечно ли ты будешь глядеть спокойно на сына уписсова, когда он, опозорив отца, забывает высокое свое предназначение? Тебе или мне он вверен родителями? Я ищу средств уврачевать его сердце, а ты – неужели пребудешь праздным, бесчувственным зрителем? Там, вдали, на краю дебрей, есть древние тополя. Там Улисс построил себе корабль, на котором отплыл от здешнего берега. Там же в глубокой пещере хранятся все для строения нужные орудия.
Уста ее доканчивали еще угрозу, а в сердце закралось уже раскаяние. Ментор считал мгновения, спешил в указанное место, отыскал орудия, срубил тополя, и в тот же день корабль был уже готов выступить в море. Могущество и разум Минервы не требуют много времени на совершение величайших творений.
Калипсо терзалась: с одной стороны, хотела видеть успех труда Менторова, с другой – не могла, не смела отдалиться от ловли и предоставить любовникам полную свободу. Ревность ее не переставала преследовать их жадными взорами и вдохнула ей мысль обратить ловлю к тому месту, где Ментор строил корабль. Издалека еще достигли ее ушей звуки секиры и молота. Она вслушивалась, от каждого удара сердце ее содрогалось. Но в то же время она боялась, не ускользнули бы от ее глаз мановение или взгляд Телемака на юную нимфу.
Между тем Эвхариса язвительным голосом сказала Телемаку:
– Не опасаешься ли ты упрека от Ментора за то, что без него с нами на ловле? Как ты мне жалок со своим неумолимым наставником! Никогда и ничем его угрюмость не проясняется. Лицемерный враг удовольствий, он не может терпеть, чтобы и ты принимал в них участие, самый невинный шаг твой считает за преступление. Ты мог быть под его властью, пока сам не имел еще силы твердо ходить. Но после столь многих опытов разума пора тебе выйти из детства.
Хитрые слова, уязвив его сердце, возбудили в нем всю досаду на Ментора. Он желал свергнуть с себя иго, страшился встретить грозного друга и ни слова не сказал в ответ Эвхарисе, столь сильно было его волнение!
Напоследок, по окончании ловли и непрерывного с той и другой стороны принуждения, под вечер они проходили по чаще мимо того места, где Ментор совершал дело рук своих. Калипсо завидела корабль, совсем уже сооруженный, и мгновенно глаза ее покрылись черной мглой, подобной смертному мраку, ноги подломились, холодный пот облил все ее тело. Она невольно склонилась к нимфам: Эвхариса подала ей руку, но та оттолкнула ее со страшным на нее взглядом.
Телемак, видя также корабль, но Ментора не усматривая, – окончив работу, он удалился, – спросил богиню, кому он принадлежит и для кого приготовлен. Тотчас она не могла отвечать, потом сказала: я велела построить его для Ментора. Ты избавишься от строгого друга, который полагает преграду твоему счастью, от зависти не желает тебе бессмертия.
Телемак вскрикнул:
– Ментор покинет меня! Погиб я! О! Эвхариса! Если Ментор меня оставит, ты одна тогда будешь все для меня!
Необдуманная речь вылетела из уст его в исступлении страсти, и он тогда же почувствовал несообразность, но не мог обнять всего ее смысла. Все молчали, как будто сраженные нежданным ударом. Эвхариса, сгорая от стыда, потупив глаза в землю, одна вдали остановилась, оцепенела, не смела ступить шагу и показаться. Но стыд на лице, а в сердце ее была радость. Телемак не понимал себя, сам не верил своей нескромности. Она представлялась ему сновидением, но сновидением, которое оставляло по себе в нем терзание и посрамление.
Не столько львица пылает яростью, лишенная скимнов [15] , сколько Калипсо пылала гневом и ревностью. Долго она скиталась по лесу, по непроходимым местам, наконец достигла пещеры, встретила Ментора и говорила:
– Идите прочь из моей области, пришельцы, разрушители мирной моей жизни! Прочь с глаз моих, несмышленый юноша! А ты, безрассудный старик! Ты испытаешь на себе весь гнев оскорбленной богини, если тотчас не уведешь его из моей области. Не хочу его видеть и не потерплю ни слова, ни взгляда на него ни от одной своей нимфы, клянусь водами Стикса, клятвой, которой и боги трепещут. Но знай, Телемак! Не здесь еще конец твоих горестей. Неблагодарный! Пойдешь от меня, как жертва, на новые бедствия. Есть тот, кто отмстит за меня. Пожалеешь о Калипсо, но уже поздно. Нептун, раздраженный против отца твоего за оскорбление его в Сицилии, умоляемый Венерой, поруганной тобой на Кипре, готовит тебе новые бури. Увидишь отца, еще живого, но не узнаешь, и прежде чем наконец найдешь его в Итаке, будешь долго игралищем лютого рока. Иди! Заклинаю вас, – отмстите за меня, силы небесные! Призовешь ты, выброшенный на голый утес посреди моря и пораженный Юпитером, призовешь ты с мольбой тщетной имя Калипсо! Утешенная твоим страданием, она тогда взыграет радостью.
Умолкла – и дух ее, обуреваемый, тогда же готов был оставить в забвении все заклинания. Тогда же любовь возвратила в ее сердце желание удержать Телемака. Пусть проходили бы дни его в мире, говорила она сама себе, пусть он остался бы на моем острове. Может быть, со временем он оценил бы все мои для него жертвы. Эвхариса не я, – не может даровать ему бессмертия. Ослепленная Калипсо! Ты погубила сама себя роковой клятвой, должна исполнить зловещий обет, и воды Стикса, залог твоей клятвы, отнимают у тебя всю надежду. Никто не слышал ее раскаяния, но на лице ее фурии были написаны, и весь тлетворный яд мрачного Коцита выходил с дыханием из ее сердца.
Взволновалась от ужаса душа Телемака, и не скрылось то от взора Калипсо: ревнивая любовь чего не разгадает? Исступление Калипсо оттого еще увеличилось. Как вакханка, которой воплямсостонет воздух, состонут высокие горы фракийские, она с копьем в руке побежала по дебри, звала к себе нимф, грозила смертью непокорным. Устрашенные угрозами, они все к ней стекаются, идет вслед за другими и Эвхариса с заплаканными глазами, но не смеет уже ни слова сказать Телемаку, а только украдкой издалека обращает к нему страстные взгляды. Богиня, увидев ее возле себя, заскрежетала: покорность соперницы не только не смягчала ее сердца, но она закипела еще новым гневом, видя в ней от печали новые прелести.
Телемак, оставшись один с Ментором, бросается к ногам его, не смея ни прижать его к сердцу, ни взглянуть на него: слезы из глаз его льются ручьями, он начинает говорить – голос в устах замирает, мысли слов не находят, не знает, на что решиться, не знает, что делает, ни чего хочет. Наконец говорит:
– О! Ментор! Истинный отец мой! Избавь меня от столь мучительных страданий. Не могу я ни жить без тебя, ни расстаться с здешним местом. Избавь меня от столь мучительных страданий – от самого меня. Смерть будет мне благодеянием.
Ментор, обняв его, утешает, ободряет, учит сносить самого себя, не раболепствуя страсти.
– Сын мудрого Улисса! – говорит ему. – Ты, которого боги всегда любили, любят и ныне! Страдания твои – действие той же их благости. Кто не испытал своих слабостей и бурной силы страстей, тот далек еще от истинной мудрости: не знает себя и не умеет быть на страже у сердца. Боги под кровом своим привели тебя к бездне, хотели показать тебе всю глубину ее с самого края. Ты видишь то, чего бы никогда не постигнул, опытом не наученный. Прошли бы тщетно мимо ушей твоих все сказания о вероломной любви, льстящей на пагубу и под тенью незлобия скрывающей убийственное жало. Волшебный младенец явился, окруженный всеми своими спутниками, – играми, смехом, забавами. Ты увидел его, он восхитил твое сердце, и ты рад был отдать ему сердце, ты старался таить сам от себя свою рану, старался обманывать меня, обманул сам себя, сходил безбоязненно в пропасть. Вот плод твоей пылкости! Просишь смерти – и подлинно, смерть – единственная твоя надежда. Богиня в исступлении подобна фурии адской. Эвхариса сгорает огнем, мучительнейшим смертных болезней. Нимфы готовы растерзать одна другую от ревности: и все это есть дело любви, предательницы, с первого взгляда незлобной и кроткой. Собери все силы своего мужества. О! Как боги милосерды! Сами открывают тебе славный путь из позорного плена в отечество! Калипсо принуждена изгнать тебя из своей области: корабль готов, чего ожидать нам на острове, где добродетель никогда не находила убежища?
Так говоря, Ментор взял его за руку и повел к берегу. Телемак шел за ним принужденно и поминутно назад озирался, считал каждый шаг своей нимфы, как она от него удалялась, вслед за взорами летело сердце его; не видя уже ее лица, он с восторгом смотрел на прекрасные волосы, по плечам рассыпавшиеся, на величавую поступь и на одежду, легким ветром развеваемую, готов был лететь лобызать следы ног ее, потеряв ее из виду, вслушивался, заочно, как в зеркале, видел ее в сердце, живой образ ее был у него пред глазами, он спрашивал ее, сам себе отвечал за нее, не помня, где он, глухой к словам Менторовым.
