Народы России: мифы и легенды - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания
Через семь дней стих голос шамана. Потом он велел:
— Откройте двери чума.
Открыл старик-сова двери чума, и шаман-мышелов оттуда стрелой вылетел. Послушала старуха-сова и обрадовалась:
— Не слышно больше стонов нашей больной. Наверно, она поправилась.
Вошли совы в чум, а от дочери канюков только косточки остались. У старика-совы, у старухи, у их единственного сына слезы так и полились. Словно аргиши[39], текут у них слезы по обеим сторонам клювов. Стали канюки перекочевывать в теплые страны, увидели, как плачут совы, и спросили:
— Чего вы так плачете? Есть у нас ведь еще женские шапки, невесты есть. Если одна умерла, другую дадим.
Старик-сова пробормотал:
— С женами из других мест нам не посчастливилось. Будем мы зимовать в своей тундровой земле на дернистом хребте. Может быть, в этих местах найдем невесту своему сыну.
Улетели канюки, а совы опять плакать стали. Так плакали, что глаза у них закрылись. С той поры и не видят совы дневного света.
Этой сказке конец.
Ябтане, Ябтако и Яндоко
Вдали от людных стойбищ одиноко стоит летний домик. Стоит он там, где нет леса, где замедляют бег бурные горные реки, а вершины гор царапают небо. Равнинная, слегка холмистая земля гола, как колено, и ветру не за что зацепиться.
В домике живут двое — Ябтако и Ябтане, брат и сестра, брат старше сестры. Он все дни ходит на диких оленей охотиться. Есть у них Яндоко — песик. Вместе с собачкой Яндоко в домике их только три живые души. Если надо подвезти к жилью туши хоров[40], Ябтако впрягается в санки вместе с Яндоко.
Удачлив юноша. Когда на охоте застанет непогода, Ябтако с Яндоко от ветра и снега рогами убитых оленей укрываются — так много оленей брат добывает. Так дружно и живут они. Ябтако все дни на тропах диких оленей пропадает, Ябтане дома остается, камусы[41] с оленьих ног снимает, сушит их, от мездры[42] очищает и шьет наряды себе и брату, хозяйство ведет, еду готовит.
Однажды, когда брат с Яндоко ушли на охоту, Ябтане перед работой решила прибрать волосы. Распустила косу, только взялась за гребень — и под самым потолком на одной волосине повисла. Испугалась девушка, все тело до краешков ногтей заныло! Когда опомнилась, стала биться, пытаться вырвать волос руками — волос руки режет! Одна только волосина, а не рвется! Так и висит Ябтане. Весь день висит.
Завечерело. Брат с охоты возвращается. Ябтане уже слышит, что брат с Яндоко на дворе объявились, и тут — волосина то ли лопнула, то ли опустилась — девушка на пол упала. Так и не прибрав волосы, Ябтане скорее принялась готовить еду.
— Ты и волосы не прибрала, — заметил брат. — Чем занималась?
— До косы ли? Весь день с камусами провозилась.
Брат замолк. Погас день, спать улеглись. Утром Ябтако — он же охотник, рано уходит — еще до зари ушел. Вместе с Яндоко они ушли. «Опять косу не прибрала. Чем все занята?» — уже днем представила Ябтане, что скажет брат, и стала прибирать волосы. Только распустила косу — и повисла на одной волосине под самым потолком. Попыталась раскачаться, чтобы оторваться, — не смогла. Хотела разорвать волос руками — руки в кровь изрезала. Волосина только одна, а не рвется! И снова висит Ябтане весь день.
Завечерело. Брат оленьи туши тащил на санках. Вместе с Яндоко тащили. Но вот они уже во дворе, и волос то ли оборвался, то ли распутался — Ябтане на пол упала.
— И камусы не сняла, и волосы не прибрала. Чем же ты все занята? — недовольно ворчит брат.
— Мало ли дел по дому! — обиделась Ябтане.
Ябтако ничего не ответил. После ужина брат из каких-то своих тайников семивершковую саблю вынул и начал ее точить. Весь вечер он ее точил, да так наточил, что, положи поперек лезвия волосину — она тут же пополам.
Утром Ябтако не пошел на охоту, на полати[43] залез. Там он, может, спал, может, так просто лежал — не шелохнулся, точно нет его. Яндоко в уголке калачиком свернулся, его тоже как будто нет. Когда рассвело, Ябтане принялась за волосы. Только распустила она тяжелые пряди, потянулась за гребнем, услышала, что брат вскочил, взмахнул саблей над самой ее головой, и тут же что-то со звоном на пол упало.
Девушка взглянула на пол и возле ног увидела кисть человеческой руки с браслетом из бубенчиков на запястье. Обрубок руки еще покачивался, прозрачные бубенчики, точно водяные пузырьки, переливались на свету и нежно звенели.
Ябтако схватил кисть и, подав ее сестре, сказал:
— Это кисть руки того, кто два дня держал тебя за одну волосину под потолком. Теперь возьми ее и храни. Положи в свою тучейку[44], горловину зашей, а тучейку спрячь так, чтобы никто не нашел.
На глазах у брата Ябтане положила кисть в тучейку, горловину зашила.
— Когда-то я женюсь, — снова заговорил Ябтако. — Будет у меня сын. Не успеет прорезаться на небе и второй месяц после его рождения, мальчик начнет ползать и говорить. Будет веселым, бойким. Но однажды горько заплачет. Так, без причины разревется. Ты станешь успокаивать его, разные игрушки будешь давать, но он ни одну не возьмет. «Есть у тебя самая красивая игрушка, — будет он твердить. — Ту мне дай!» Это он кисть с браслетом из бубенчиков будет просить, но ты смотри, ни за что не отдавай.
И снова течет жизнь по-прежнему: брат с Яндоко на охоту ходят, Ябтане дома остается — камусы с оленьих ног снимает, рукодельничает. Скучно одной в доме и страшновато после случая с кистью. Однажды — это было около полудня — слух Ябтане уловил, что вроде бы на дворе послышались шаги. И не ошиблась она: из-за приоткрывшейся двери женская голова показалась.
— След моего единственного братца вижу только до края твоего дымохода, а дальше куда он пошел — не вижу, — сказала она. — Не видела ли ты его? Не проходил ли?
— Нет, — пожала плечами Ябтане. — Не видела, не знаю. — И словно опомнилась: — Да ты что за дверью-то стоишь? Заходи. Поговорим, свежих жил из оленьих ножек вместе поедим.
— Ой, нет! — всполошилась женщина. — Братище-то твой, наверное, дома! — и хлопнула дверью.
— Нет братишки. Дома ли быть ему?
