Великий Гэсэр - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания
был Гэсэр обижен и помчался
за лихим охотником в погоню.
А меж стариков на том почетном
месте восседал и сам обидчик —
дерзкий смуглый всадник, за которым
шел Гэсэр погоней, как за вором,
по лесам, степям и косогорам.
Обернулся к старику обидчик —
обратился смуглый всадник с речью:
“Ты, отец, мне говорил,
что на суше нет коня —
лучше моего, резвей,
что и воина там нет —
крепче и быстрей меня!
Но вот повстречался мне
из охотников один…
Если спереди взглянуть —
будто красная гора,
а рассмотришь губы, рот —
вроде это человек;
если сзади посмотреть —
будто светлая гора,
а увидишь губы, рот —
вроде вправду человек.
На своем гнедом коне
он охотился в тайге.
Я, чтоб испытать его,
разгоняю всех зверей —
за три дня охоты он
даже мыши не убил.
Сокрушался этот муж,
мол, не Небо ли с Землей
так следят за ним, что всех
прячут от него зверей?
Но вскочил один изюбрь —
вот, который тут лежит! —
и охотник вслед за ним
с диким криком поскакал.
Я изюбря бью стрелой,
я скачу наперерез,
я хватаю за рога
Этот черный человек
устремляется за мной,
устрашающе крича.
Напускает он жару —
я как в инее скачу,
насылает стужу он —
я как в зное, но лечу,
не даюсь ему догнать.
Оказалось, что мы с ним
силой-ловкостью равны.
Вот лишь черная моя
глянцевитая коса
стала серой, словно степь,
стала колкой, словно ёж”, —
и руками смуглыми принялся
косу гладить и заулыбался.
Старый человек на эти речи
стал ответствовать, как подобает
старшему и знающему много:
“Да, это верно: до сих пор на суше
твой конь был самым резвым и красивым,
а ты — всех удальцов ловчей и крепче.
Но слышал я, что с Неба к нам спустился
сын средний Хан Хирмаса-тэнгэрина.
Я был на празднике Баян Хангая[100],
тогда сам Эсэгэ Малан спустился,
сам Хан Хирмас спустился с ним на землю.
На состязаньях в скачке — Хан Хирмаса
гнедой скаку и был всех иных резвее,
на состязаньях в силе — Хан Хирмаса
сын средний Бэлигтэ стал самым первым.
И Эсэгэ Малан с Баян Хангаем,
и Хан Хирмас со мною обменялись
курительными трубками — так стали
мы сватами: серебряные трубки
залогом стали этого решенья.
“Кто рот удачливый имеет,
тот мясо лучшее есть будет,
кто плечи добрые имеет,
тот и одет получше будет”, —
с таким присловьем обменяли трубки,
с таким условьем, что тебя невестой
мы нарекаем сыну Хан Хирмаса,
разъехались мы от Баян Хангая.
А средний сын небесного владыки,
всех победив в борьбе, был удостоен
прозвания Бухэ[101] и стал известен
на небесах и на земле всем людям.
Затем тот сын небесный Хан Хирмаса
спустился с Неба, чтобы тугэшинским
трем ханам их владенья родовые
вернуть с их подданными и стадами.
Спустился с Неба он, чтоб верховодить
над прочими властителями мира,
чтоб усмирять врагов, богам и людям
несущих зло, потраву и погибель.
Спустился он, чтоб с Гал Дулмэ[102] сразиться,
чтоб с мангадхаем Абарга Сэсэном[103]
схватиться насмерть и, убив, явиться
к нам в облике Абан Гэсэра, — значит,
твой нареченный это: я-то знаю,
кого сегодня гостем принимаю”.
“Ты, отец, меня убил!
Ты, отец, во мне всегда
видеть мальчика хотел —
девочки не замечал!
Лишь сегодня увидал,
лишь сегодня разглядел —
девушку ты увидал
и невесту разглядел!
На скалу я поднимусь
и повешусь на сосне,
выбегу я на обрыв
и веревкой удавлюсь!” —
так она в слезах запричитала:
встала, заметалась, побежала.
Выбежав из ханского жилища,
выскочивши на крыльцо, девица
угодила в крепкие объятья
непреклонного Абай Гэсэра.
Тут Алма Мэргэн[104], со всею силой
от земли толкаясь, вырывалась,
но Гэсэр ловчее оказался —
удержал в руках свою невесту.
Всадница тогда, со всею силой
к небесам стремясь, освобождалась,
но Гэсэр сильнее оказался —
удержать сумел, заставил слушать.
Он сказал Алма Мэргэн спокойно:
“Дан тому, кто шел издалека,
дай тому, кто вдалеке рожден,
хоть воды, чтоб жажду утолить,
хоть кумыса, чтоб его почтить!” —
так, слова и силу применяя,
в дом ее заставил возвратиться
и вручил родителям девицу.
Старым старикам седоголовым
стал Гэсэр выказывать почтенье:
он отвесил им поклон по-хански
и приветствовал их по-хатански.
На почетном месте был усажен
и достойно принят гость могучий.
И Алма Мэргэн, роняя слезы,
стол для гостя золотой накрыла —
принесла изысканные яства,
стол затем серебряный накрыла —
выставила разные напитки:
там была архи, а с нею рядом
тарасун[105] вкуснейший, белопенный
и арзу с хорзой, как полагалось.
Сделала все быстро, ладно, чисто,
но при этом всхлипывала часто.
Обо всем, что перед этим было,
обо всем, что может статься после,
разговор повел Гэсэр искусно
Говорил он так, что появлялась
пенка на воде, исконно чистой;
излагал он так, что прорастала
травка на исконно голом камне.
Так слова красиво запивались,
так звучала речь его прекрасно,
что Алма Мэргэн смягчилась сердцем,
а потом и улыбаться стала.
И тогда Абай Гэсэр признался:
“Все, что вам сегодня я сказал,—
это свата вашего слова;
все, что я сегодня пожелал, —
это зять ваш будущий сказал!”
