Павел Крусанов - Калевала
Однако невзначай вонзил вещий старец стержень в десну великана, и тяжело пробудился тот от своего глубокого сна. Зевнул Випунен, а Вяйнемёйнен неловко споткнулся на его губе и, как был весь в железе, упал в огромный рот, соскользнул в горло.
— Много чего я пробовал, — сказал удивленно Випунен, — глотал и козу, и овцу, и корову, бывало, и кабаном закусывал, но такого кусочка не отведывал ни разу!
В горле Випунена, как в склепе Калмы, тесно было Вяйнемёйнену, — тогда из березового черенка ножа, что висел на его поясе, изготовил он искусно лодку и поплыл на ней по теплым кишкам в большой желудок великана. Там, в просторной утробе, чтобы растревожить грубую плоть Антеро, устроил Вяйнемёйнен кузницу: из кафтана сделал он печь, из рубашки — мехи, колено ему стало наковальней, а кулак — молотом. Развел вещий старец в горниле огонь и принялся ковать дни и ночи без перерыва, наводя тем ужасный шум в животе могучего певца заклятий.
Рассвирепел Випунен, ибо до рта его долетели искры и сжигал нутро жар раскаленного железа.
— Кто ты такой? Как попал ты в мое чрево, изверг?! — взревел могучий заклинатель. — Может, ты — болезнь, посланная вышними богами, или навели тебя чарами недруги? Если хворость сия от богов, то предамся я воле Укко: героев он не оставляет и никогда не губит отважных! Ежели наслали тебя недруги, то отыщу я твое начало и, открыв происхождение, изведу из тела наружу! Из жилищ мертвецов вышел ты, мучитель, из отверстых могил, — стал гадать о начале напасти Випунен, — из пыли, крутимой ветром, из шумящих песков, из болотных окон, из темных расщелин, с богатых медью гор, с полян Хийси, из дуплистых старых сосен, из гнилого елового леса, из лисьей норы, из пещер медвежьих, с полей сражений, где мужи насмерть бьются, из дымящейся крови, из тысячесаженной морской глуби, из шипящего речного потока, из огнем кипящей бездны, из стремнины водопада, с изнанки неба, со стези ветров, — скажи, оттуда ль ты пробрался в мое чрево, чтобы терзать меня и мучить ужасной мукой?
Но не ответил Вяйнемёйнен — только нагнал мехами в горнило побольше жару да продолжил ковать железо.
— Выходи, собака Хийси! — вновь взревел великан. — Убирайся, пес Маны! Хватит рвать мне печень, довольно жечь селезенку и терзать мои легкие! Если меня ты слушать не хочешь, то кликну я на помощь жен земли и хозяев полей, чтобы выгнали тебя наружу! А если и их не боишься, призову на твою погибель лесной еловый народ, можжевеловых слуг да детей озера, чтобы извергли тебя из моего тела и раздавили лихую напасть! Если и теперь тебе не страшно, то знай, что позову я на помощь мать воды в синем платье, дочь творения, древнейшую из женщин, и Укко с разящим огненным мечом, чтобы они меня исцелили, чтобы не был я чужим наваждением пожран, а тебя чтобы изгнали и отвратили муку!
Но по-прежнему молча ковал Вяйнемёйнен, по-прежнему раздувал в горне жаркое пламя.
— Уходи, изверг, вылезай из нутра, мучитель! — снова не выдержал Випунен. — Не твое это жилище — ищи себе другую обитель! Отправляйся к тем, кто тебя наслал, — грозою мчись в их дом, изломай им пальцы, вырви глаза из впадин, сверни им шеи и размозжи головы! Если ты — болезнь от ветра и надута весенним воздухом, то иди, не садясь отдохнуть на деревья, дорогою ветра прямо на медную гору — там и живи вольно! Если спустился ты с изнанки облаков — поднимайся опять на небо, там и живи себе, там и мерцай в облаках средь капель! Если пригнан ты сюда водою, то к воде и вернись — погружайся вновь в потоки и качайся себе на волнах! Если явился ты с поляны Калмы, из жилищ умерших, — уходи назад под могильный дерн, спускайся в обитель смерти! А если вышел ты из дремучих лесов Хийси, то снова скройся в тех еловых чащах, запрись в сосновой избе и оставайся там, покуда не сгниет в доме пол, не покроет плесень стены и не упадет на землю крыша! Уходи, дрянной мучитель, в медвежьи берлоги, на безгласные болота, в зыбкие трясины, в мертвые, безрыбные озера! А не найдешь там себе места — ступай в Похьолу, в дальнюю область лапландцев, на пустынные земли, в поля, не знавшие плуга, где ни солнца, ни луны, — уж там тебе будет по нраву!
— Хорошо мне и здесь живется, — откликнулся наконец Вяйнемёйнен. — Вместо хлеба ем я печень, варю на обед легкие, а салом твоим закусываю. Знай, Випунен, если не услышу я от тебя все заклятия, все сокровенные слова и вещие песни, что не должны уходить в землю со смертью чародея, то перенесу я свою кузню в самое твое сердце, и уже не освободишься ты от меня во всю свою жизнь!
Ничего иного не оставалось могучему Антеро Випунену, как отворить ларец заклятий и вынести на уста песни. Много и с большим умением пел великан о том, как распался воздух и явилась из него вода, как из воды поднялась земля, а из земли пошли растения, — день за днем о начале и происхождении всех вещей пел Випунен, и не было никого на свете, кто мог бы спеть лучше него и знал бы заклятия сильнее: слушая эти песни, застыло на небе солнце, остановил свой бег месяц, неподвижными сделались волны на море, замерла бурная Вуокса.
Вдосталь набрался заклятия мудрый Вяйнемёйнен, запомнил в них все тайные слова и решил, что пора ему выбираться из чрева великана.
— Эй, Випунен! — крикнул вещий старец. — Отвори-ка пошире рот — вот теперь выйду я из твоей утробы!
— Давно бы так, — ответил Випунен, — без тебя мне куда как лучше!
Широко раскрыл могучий чародей рот, а Вяйнемёйнен, обернувшись златошерстой куницей, выскользнул поспешно наружу и скрылся в лесной чаще.
Когда же вернулся песнопевец в Калевалу, то отправился к ладье и теперь уже скоро завершил дело: окончил на киле брус, возвел узорчатую корму и поставил крепкую мачту, — так без топора, одними песнями вырастил Вяйнемёйнен новую лодку.
18. Вяйнемёйнен и Ильмаринен отправляются женихами в Похьолу
Борта новой лодки выкрасил Вяйнемёйнен красной краской, нос изукрасил серебром, корму — золотом, потом столкнул челн с катков, с круглых еловых бревен в реку, поднял на мачте синий парус и направил чудо-челн к морю, чтобы по голубым волнам держать путь в полночную Сариолу. Воззвав к Укко, выпросил мудрый старец себе в подмогу попутный ветер, чтобы не брать самому в руки весла, — и надул ветер парус, и понес ладью по простору вод, а Вяйнемёйнен сел у кормила править.
Как раз об эту пору Анникки, сестра Ильмаринена, встала на утренней зорьке и пошла стирать белье к морю на туманный мыс. Отколотила она вальком платья и уже полоскала их на мостках, как тут в устье реки увидела что-то синее на волнах. Стала Анникки гадать: что бы это было? Если это стая уток и сизокрылых селезней, то отчего не взлетят они в небо? Если это чешуей блестит рыбий косяк, то отчего не уйдут лососи в глуби? Если это подводный камень, или ель упала в море, то отчего не скроется под волнами? Но рассеялся туман, и разглядела Анникки чудный кораблик под синим парусом. Пробормотала тогда девица тихонько заговор:
— Если ты кораблик брата,Если ты челнок отцовский,Нос резной в родную пристаньТы направь, кормой же крепкойРазвернись к каткам чужбины!Если ты из дальней дали,То плыви добром отсюда —Носом стань к каткам чужбины.Покажи корму девице —Здесь тебя не ждали в гости!
Но не отцовская то была лодка, не челн брата, однако и не гость с чужбины — плыл мимо мыса Вяйнемёйнен под ярким парусом.
Спросила песнопевца Анникки: куда он держит путь?
— Собрался я ловить лососей, что нерестятся в камышах, — ответил весело Вяйнемёйнен.
— Смеешься ты надо мною, краса Калевалы! — улыбнулась Анникки. — Разве нынче лосось икру мечет? Да и отец мой, собираясь за рыбой, брал с собою шесты и сети — а у тебя в лодке и тех нет.
— Что ж, не будет лососей, набью я гусей на море, — сказал беспечно Вяйнемёйнен.
— Все бы тебе шутить со мною! — засмеялась Анникки. — Отец мой, когда отправлялся стрелять красноклювых, брал с собой лук и стрелы, а по берегу бежали его собаки.
— Раз и гусей мне не набить, — сказал Вяйнемёйнен, — тогда пойду я на чужие земли войною и пролью кровь злых мужей в честном сражении.
— Борода у тебя седая, а все ты потешаешься! — совсем развеселилась Анникки. — Знаю я, как идут на битву: сто мужей садятся к веслам, на бортах у них висят луки, а на скамьях лежат мечи. Говори-ка правду: куда собрался ты, Увантолайнен?
— А вот садись в мою лодку, — подтрунил над девицей Вяйнемёйнен, — тогда и нашепчу тебе в ушко правду.
— Пусть буря садится в твой челн! — раскраснелась болтушка Анникки. — Говори без обмана, а не то раскачаю тебе лодку, и зачерпнешь ты бортом воду!
— Уж и шуток с тобой не шути, — улыбнулся в усы песнопевец. — Плыву я в полночные страны, в угрюмую Сариолу, в жилища людоедов, чтобы взять за себя молодую деву — красавицу Похьолы.
