Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции - Сара Айлс-Джонстон
Одиссей наплел ей с три короба правдоподобной лжи: сказал, что сам он с Крита, а Одиссея встречал двадцать лет тому назад, когда тот останавливался на его острове пополнить провизию по дороге в Трою. Он подробно описал одежду Одиссея – хитон тонкой работы, который сиял, словно луковая шелуха, и пурпурный плащ, скрепленный золотой пряжкой. Пенелопа горько зарыдала, вспомнив все эти вещи: она сама дала их мужу, провожая в дорогу. Странник тем временем рассказал, что слышал недавно: Одиссей в Додоне, ищет ответов у оракула Зевса и рассчитывает скоро прибыть домой – до новолуния.
– Ах, только бы все это оказалось правдой, – вздохнула Пенелопа. – Но час уже поздний, пора подумать о ночлеге. Служанки приготовят тебе ложе с теплыми шерстяными одеялами, но сперва кто-нибудь из них вымоет тебе ноги.
– Хорошо, госпожа, – согласился Одиссей, – вот только мне бы не хотелось, чтобы моими ногами занималась какая-нибудь юная попрыгунья. Нет ли среди служанок кого постарше, не понаслышке знающего, что такое натруженные ноги?
Пенелопа позвала Эвриклею, и та явилась с тазом горячей воды.
– Эх, странник, – вздохнула она тяжко, ставя таз перед Одиссеем и глядя на гостя снизу вверх. – Кто бы знал, как вы мне напоминаете моего старого хозяина! Он сейчас аккурат ваших лет будет – если жив, конечно.
Опустившись на колени, она начала мыть Одиссеевы ноги – сперва ступни, потом голени. А когда ладонь ее скользнула выше колена, нащупала она старый шрам. Одиссей получил его на первой своей охоте на кабана, когда навещал родню матери в Аркадии. Вепря, выскочившего из рощи, он заколол, но тот успел распороть ему ляжку. Дяди перевязали юноше рану, а потом читали заклинания, пока кровь наконец не унялась. Но шрам на бедре остался с тех пор навсегда.
И вот теперь, нащупав этот знакомый рубец, Эвриклея вгляделась в лицо Одиссея и вскрикнула от радости. Он тут же зажал ей рот рукой:
– Тише, матушка! Погибели моей хочешь? Никому ни слова, иначе мне придется силой заставить тебя молчать.
Эвриклея закивала, всем видом показывая, что поняла. Пенелопу как раз отвлекла Афина, заставив отвернуться к огню, но теперь царица вновь обратилась к Одиссею:
– Странник, ночами снедает меня тоска – я плачу по своему мужу, как соловушка по дитяте, которого сама же и убила. Разрываюсь я – то ли ждать мне Одиссея, то ли выйти замуж снова, чтобы Телемах принял наследство? Прошлой ночью приснился мне сон. Я кормила своих ручных гусей, и тут огромный орел с острым безжалостным клювом спикировал из-под облаков и всех их заклевал. А потом возвестил мне с крыши этого самого дворца, что он мой муж. Скажи мне, странник, как толковать этот сон?
– Все проще простого: Одиссей вернется и перебьет всех женихов.
– Ах, если бы сны всегда толковались так просто! Но я не знаю, влетел ли этот сон через ворота из рога, как положено правдивым снам, или прополз через ворота из слоновой кости, как делают сны лживые. Нет, думаю, я поступлю вот как: утром устрою состязание. Тот, кто сумеет натянуть огромный лук Одиссея, который тот оставил, отправляясь в Трою, и пронзить одной стрелой двенадцать топоров, как делал мой муж, тот и получит меня в жены.
{139}
Состязание и побоище
Всю ночь лежал Одиссей без сна, отшлифовывая план, который вынашивал с тех самых пор, как проснулся на Итаке. Одно важное условие было уже выполнено: Телемах убрал со стен пиршественного зала все оружие предков – якобы его давно пора почистить, грязи на нем наросло немерено за столько лет. Стало быть, когда начнется битва, женихи им воспользоваться не смогут. Кстати окажется и то, что хозяина узнала Эвриклея: теперь она сможет запереть где-нибудь служанок, чтобы те не вздумали передать оружие своим любовникам. Решение Пенелопы устроить состязание в стрельбе отлично встроилось в планы, подсказав Одиссею новую мысль. Он вновь улыбнулся про себя, прикидывая, о чем догадывается его умная жена. Он не удивится, если она уже поняла, кто такой этот бродяга.
На следующий день как раз выпадал праздник Аполлона, властелина луков и стрел. Телемах велел гонцам привести в рощу, где стоял храм Аполлона, сотню коров – в дар лучезарному богу. Женихи тем временем уселись за роскошный пиршественный стол. Телемах положил нищему бродяге столько же мяса, сколько каждому из женихов, и велел им не обижать гостя, как накануне. Но Афина стала подстрекать их к новым выходкам, чтобы еще больше распалить Одиссея.
– Побирушке небось все мало? – крикнул заносчивый невежа Ктесипп. – Хочешь еще? Вот, возьми, пригодится, отдашь банщику, если вдруг додумаешься помыться. Держи!
ПЕНЕЛОПА ОБЪЯВЛЯЕТ СОСТЯЗАНИЕ{16}
Выхватив из корзины с мясом коровью ногу, он метнул ее в Одиссея. Тот пригнулся, и нога шмякнулась в стену.
– Повезло тебе, Ктесипп, что промахнулся, – сказал Телемах. – Если бы ты ушиб моего гостя, мой меч уже торчал бы у тебя между ребер. Я больше не ребенок, я отличу подобающее от неподобающего. Хватит издеваться над моими гостями, портить моих служанок и пускать меня по миру! Давайте, прикончите меня, если сможете, – я лучше умру, чем позволю вам превращать мой дом в хлев.
Потрясенные женихи замолчали, словно языки проглотили.
– Твоя правда, Телемах, – наконец заговорил Агелай. – Но мужа твоей матери выбрать придется. А остальные после этого разъедутся.
Телемах набрал воздуха в грудь:
– Я дам за матерью щедрое приданое и попрошу не мешкать с выбором. Но принуждать ее уехать прежде, чем она будет готова, я не стану.
Пенелопа тем временем отперла кладовую, куда Одиссей убрал свой большой лук и смертоносные стрелы, прежде чем покинуть Итаку. Этот лук много лет назад отдал Одиссею Ифит, убитый впоследствии Гераклом. И теперь Пенелопа внесла грозное оружие в зал. За ней шли слуги с двенадцатью лезвиями от двойных топоров. Развернутые в противоположные стороны лезвия соединяла полая цилиндрическая перемычка, в которую предполагалось вставлять топорище. Телемах насыпал длинный высокий вал из земли и плотно утоптал его ногой, а потом аккуратно выстроил на нем в ряд лезвия топоров, чтобы полые перемычки посередине образовали прерывистый тоннель.
– Ну что же, – обратилась к женихам Пенелопа. – Не первый год вы добиваетесь моей руки. И вот теперь я объявляю состязание. Тот, кто сможет натянуть лук Одиссея и пронзить все двенадцать топоров, как делал когда-то он, получит меня в жены.
– Попытайте удачу! – вторил ей Телемах. – Если думаете, что это в принципе невозможно, смотрите!
Он начал натягивать огромный лук. Три раза удалось ему согнуть его, и на четвертый он, пожалуй, сумел бы натянуть тетиву, но посмотрел на отца и увидел, что тот уже хмурит брови. Телемах со вздохом отложил лук:
– Кажется, я себе польстил. Ну, кто попробует?
Женихи следом за ним стали по очереди пытаться натянуть тетиву – кто-то нагревал лук на огне, кто-то смазывал салом – все было тщетно.
Пока они пыхтели, Эвмей со своим старым другом пастухом Филотием вышли из зала – стада требовали присмотра. За ними вышел и Одиссей.
– Что бы вы сделали, если бы Одиссей взял и вернулся прямо сейчас? – спросил он пастухов вполголоса.
– Клянусь Зевсом, я бы помог ему вышвырнуть из дома всех этих паразитов! – воскликнул Филотий.
– И я! – подхватил Эвмей.
– Тогда вот он я, друзья мои, перед вами, спустя двадцать лет скитаний, – объявил Одиссей, приподнимая край хитона. – Если не верите, взгляните на этот шрам, который вам так хорошо знаком. Поддержите меня сегодня, и, если мы победим, я щедро награжу обоих, дам каждому жену и дом рядом со своим дворцом.
Они обняли Одиссея и рыдали, пока он не велел им умолкнуть.
– А теперь слушайте. Как только я возьму в руки лук,
