Л. Переверзев - Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи

Таков был один полюс Юга. А на другом были бедняки, «белая рвань», как презрительно называли их плантаторы. Они были охотниками, лесорубами. Они были носителями подлинного народного духа. Искусно разжигая расовую ненависть, так называемая «белая аристократия» Юга нанимала из числа деклассированных бедняков надсмотрщиков за рабами, их руками творя преступления против человечности, их руками укрепляя свою безграничную власть. Таков был Юг. Как писал один американский исследователь: «Юг подобен старому дереву с большим количеством возрастных колеи,. Ствол и ветви его изгибались под воздействием ветров и лет, а корни его уходили в образ жизни, в почву Старого Юга».

Поселившиеся здесь французы, испанцы, ирландцы и другие европейцы привезли с собой свою духовную культуру, насытили фольклор этого края мотивами, восходящими к европейскому средневековому «готическому» роману с ею страстями, жестокими знатными родителями, которые запрещали своим детям вступать в неравный брак, с любовью до гроба, смертью от разбитого сердца и таинственными призраками, обитающими, однако, не в залах или на чердаках старинных замков, а в более современной американской обстановке.

ТАК СКОЛЬКО ЖЕ МИЛЬ ДО ДЖЕКОБА КУПЕРА?

Жил в графстве Мейкон, штат Алабама, судья по имени Роберт Догерти. Это был крупный, видный мужчина, говоривший густым басом. Больше всего на свете он любил длинные прогулки и веселые шутки.

Дело было весной, когда судья Догерти решил, что пора завести новую корову. Старая уже не доилась, а разве можно, чтоб в доме не было молока?

И вот однажды судья встретил на улице своего старинного друга Сэмпсона Лэйнье и сказал, что ему нужна хорошая дойная корова.

— Так в чем же дело! — сказал Лэйнье. — У Джекоба Купера, ну, у того, что живет в трех милях отсюда по дороге на Форт–Дикейтер, есть как раз чудная двухгодовалая телка на продажу. Думаю, он недорого возьмет с тебя.

— Три мили — это пустяки! — обрадовался судья Догерти. — Ничего не имею против такой прогулки. Правда, не сегодня. Я пойду туда завтра, с утра пораньше.

Друзья еще поговорили о том о сем и разошлись.

А надо вам сказать, что Сэмпсон Лэйнье сам был не прочь подшутить над друзьями. Особенно над такими, как судья, который не раз ставил его в глупое положение. Лэйнье прекрасно знал, что корова Джекоба Купера просто тьфу! — шелухи гороховой не стоит. К тому же до его дома пути вовсе не три мили, а много больше! Да только судье про это было невдомек.

На другое утро судья встал до первых петухов и отправился в путь, даже не позавтракав. Что ж, длинная Прогулка по холодку, до дневной жары, только подбавит ему аппетита, решил судья Догерти. А кофе можно выпить и у Купера.

Три мили остались уже позади, когда он спросил у первого встречного про ферму Джекоба Купера.

— Джекоба Купера? Да вам до нее еще идти и идти! — был ответ. — Мили четыре, не меньше.

Вот так‑то вот! Судья устал, ему было жарко, и на ферму Джекоба Купера он пришел взъерошенный, словно мокрая курица. А уж когда увидел, какую телку Купер приготовил на продажу, тут уж он совсем взбеленился.

Кожа да кости была эта корова. Проку от нее, что от козла молока!

Домой он вернулся злой на весь мир, как собака на клеща. Он нисколько не сомневался, что Сэмпсон нарочно заставил его свалять такого дурака. И судья Догерти поклялся себе, что рано или поздно он ему отплатит за это.

Однако самому Сэмпсону не сказал ни слова. Его время еще придет! Можно подождать. «Будет и на нашей улице праздник».

Какое‑то время спустя оба друга встретились на дороге, ведшей из Монтгомери.

— Куда путь держишь? — спросил Лэйнье.

— Да вот собрался в Таскидж, — ответил судья.

— Ия туда же! Поедем вместе? До Таскиджа добрых пять миль и день жаркий. Лучше подождем моего кучера, он сейчас пригонит сюда коляску.

Судья, не раздумывая, согласился. Они постояли, поговорили. Потом судье надоело ждать.

— Пойду, потороплю твоего кучера, — сказал он. — Что‑то он тянет время. А мне размяться не мешает. Ты сядь вон там в тенек под деревья и подожди, пока я вернусь с коляской. Место это найти легко, я много раз тут бывал.

Лэйнье с радостью согласился, потому что пекло в этот день невыносимо. А судья повернул назад. Лэйнье спрятался под деревьями в стороне от дороги. Прилег на травку и задремал.

Далеко судье идти не пришлось. Он тут же встретил коляску Лэйнье и его кучера.

— Послушай, приятель, — обратился к нему судья. — Твой хозяин пошел навестить друга и просил отвезти меня в Таскидж. Мы с ним встретимся там.

Кучер не возражал, потому что хорошо знал судью Догерти. Судья влез в коляску, и они поехали. А когда проезжали то место, где Лэйнье сошел с дороги и углубился в лес, судья велел попридержать лошадей. Но Лэйнье нигде не было видно, и судья, очень довольный, поехал дальше. Прибыв в Таскидж, в гостиницу, он сел на крыльце и стал ждать Лэйнье.

Двумя часами позже туда же приехал Сэмпсон Лэйнье в попутном фургоне, примостившись на мешке с солью и прикрывая от солнца голову дубовой веткой. Он вылез из фургона и подошел к судье. Глаза его сверкали яростным гневом. Судья тоже посмотрел на него, улыбнулся и сказал, как друг другу:

— Ну что, Сэмпсон, сколько же, по–твоему, миль до Джекоба Купера, а? — он рассмеялся. И Сэмпсон Лэйнье в ответ тоже: он понял, что получил по заслугам.

АРКАНЗАССКИЙ ПУТНИК

Сейчас мы расскажем вам арканзасскую сказку, которую любят рассказывать не только на Юге, в самом Арканзасе, но и повсюду на Севере. Сказка эта об арканзасском путнике.

Жил когда‑то в Арканзасе богатый плантатор–полковник Фолкнер. Однажды ему пришлось отлучиться из дому по делам. Сел он верхом на своего лучшего белого коня, привязал к луке седла ружье и раненько поутру тронулся в путь.

Ехал он весь длинный день, и, когда под вечер добрался до дивных зеленых холмов в окрестностях Байю-Мэйсона, уже начинало темнеть, и он заблудился. Туда-сюда кинулся искать он дорогу, но так и не нашел. Совсем измученный от голода и усталости, решил он поискать прибежище для ночлега.

И вскоре почудилось ему, что где‑то рядом играет скрипка. Пошел он на приятные его сердцу звуки и вышел на небольшую полянку среди леса, где стоял дом скваттера.

Это был настоящий бревенчатый дом, какие скваттеры, то есть поселенцы на свободной земле, ставили в Арканзасе и других штатах. Через широкие щели и трещины в стенах свободно проникали солнечные лучи и ветер. А дырявая кровля так и манила дождь и снег заглянуть внутрь.

Перед домом на опрокинутом пустом бочонке сидел сам хозяин со скрипкой в руке, наигрывая начало известной старинной джиги. В открытых дверях стояла его жена, а за нею их старшая дочь, расчесывавшая деревянным гребнем длинные волосы. Вокруг собрались и остальные ребятишки. Все слушали, как отец снова и снова выводит на скрипке начало все той же мелодии.

Господин Фолкнер подъехал прямо к дому и остановился перед скваттером, игравшим на скрипке.

— Привет, хозяин! — сказал господин Фолкнер.

Дети и все прочие молча уставились на него.

— Привет, привет, — отвечал скваттер, продолжая водить смычком.

Так за все время разговора он все повторял и повторял начало одной и той же мелодии.

Путник. Можно мне остаться у вас ночевать?

Скваттер. Не–ет, сэр. Зайти можно.

Путник. А джин у вас водится?

Скваттер. Не–ет! Какой джин, только домовые да черти. Намедни ночью один так напугал мою Сэлли, что она чуть богу душу не отдала.

Путник. Да я не про то. Замерз я и устал. Мне бы с дороги глоток спиртного.

Скваттер. A–а, спиртное все вышло. Сегодня утром выпил последнее.

Путник. А поесть чего‑нибудь? С утра крошки во рту не было. Не найдется ли у вас что поесть?

Скваттер. Не–ет, во всем доме хоть шаром покати. Мясо (£ъели, крошки подобрали.

Путник. Ну тогда хоть лошади моей задайте корму.

Скваттер (все продолжая пиликать). Не–ет, лошади корма нету.

Путник. А далеко от вас до ближайшего дома?

Скваттер. Путник! Откуда мне знать? Я там сроду не был.

Полковник Фолкнер не на шутку рассердился на бестолкового хозяина и на его пискливую скрипку и сказал строго:

— А кто там живет, вы хоть знаете?

Скваттер. Не–ет, откуда мне знать? Я там не был.

Путник. Тогда осмелюсь спросить, а как вас самого зовут?

Скваттер. Предположим, Дик или Том, какая тебе печаль?

И продолжал пиликать на скрипке.

Тут уж полковник не выдержал и прямо спросил: